Преданное прошлое

Лицо Малики сморщилось, на нем обозначились тысячи морщинок, она просто сияла от гордости; потом она что-то сказала Идрису, сверкнув подведенными сурьмой глазами в мою сторону, а потом в его. Идрис помотал головой, потом стукнул ее по пальцам ложкой, и их голоса поднялись в споре еще на несколько децибелов. В конце концов она шикнула на него и выгнала из кухни, и он утащил меня с собой и отвел в маленькую гостиную, уставленную банкетками вокруг низкого круглого столика.

— Что она сказала?

Он несколько смущенно пояснил:

— Как я ни пытался ей объяснить, она все равно считает, что вы моя «герлфренд».

Теперь смутилась я.

— Но мне казалось, у вас не принято иметь «герлфренд».

Идрис с любопытством взглянул на меня:

— Что вы имеете в виду?

Я лишь развела руками:

— Простите, я вообще не слишком хорошо разбираюсь в ваших культурных традициях. В путеводителе сказано, что в Марокко секс до брака считается незаконным. Особенно между марокканцами и иностранцами.

Мужчина напрягся и замер.

— Многие незаконные вещи все равно случаются, — сдержанно и холодно сообщил он. — Но существует некий социальный кодекс, и все стараются его соблюдать. В этом, вероятно, и заключается разница между нашими культурами. — Он помолчал, словно оценивая эффект от своих слов, потом добавил: — Моя мать сказала также, что вы очень красивы.

Я почувствовала, что заливаюсь краской.

— Кажется, до сих пор никто мне такого не говорил. — Я заметила это намеренно легкомысленным тоном — просто чтобы парировать столь неожиданное заявление, но, уже сказав, поняла, что действительно так и есть. Даже Майкл мне такого никогда не говорил, ни разу за все то время, что мы были вместе; да-да, в особенности Майкл, всегда не слишком щедрый, даже прижимистый и в своих комплиментах, и в эмоциях, и в деньгах.

— Стало быть, вас до сих пор окружали люди, которые не ценят истинную красоту или, возможно, просто не желают ее замечать. — И прежде чем я успела что-то ответить, он снова вышел.

А когда вернулся, то принес огромное блюдо кускуса — целую гору желтого риса, утыканную кусочками цукини, моркови, фруктами, зеленой фасолью, посыпанную укропом и щедро политую сверху блестящим, напичканным специями соусом. За ним, как крысы за дудочником из Гамельна, явилась целая толпа народу, причем все непрерывно что-то громко трещали: его мать, Айша, трое ее детей (включая ту малютку, что приставала ко мне у входа, требуя бакшиш); потом высокий и очень серьезный молодой человек в костюме, которого мне представили как мужа Айши, Рашида; потом еще один, который смотрелся как более молодая версия Идриса («мой брат Хасан, что по-арабски означает «красивый» — ему это очень подходит, не правда ли?»), — он весь светился сплошными улыбками и исходил любезностями; у него на голове торчали солнечные очки, задранные на лоб; потом вошла еще одна пара, более пожилая («мои дядя и тетя»): мужчина в поношенном халате и унылая женщина с седыми волосами, которая мне торжественно кивнула и вдруг подмигнула. Все расселись вокруг столика на низкие банкетки или кожаные пуфы и, прочитав молитву, принялись есть — быстро и аккуратно, пользуясь только пальцами правой руки, которыми умело сворачивали кускус и овощи в маленькие шарики. Пожилой мужчина слепил здоровенный шар из этой смеси и небрежным жестом забросил его себе в рот с расстояния вытянутой руки — к огромному удовольствию детей, которые тут же попытались ему подражать, но Айша быстро их утихомирила. (Mange, mange72, - повторяла мне все время мать Идриса, гордая своим знанием французского.)

Я в ответ слабо улыбнулась и перехватила взгляд Идриса. Он ожидающе смотрел на меня, словно ему не терпелось поглядеть, как я буду справляться с подобной необычной для меня ситуацией. Я сжала зубы. Нет уж, решила я, не стану выступать в роли жалкой европейки, не буду просить ни тарелку, ни вилку.

Сунула руку прямо в эту желтую гору и чуть не вскрикнула — еда была страшно горячая. Тут мне пришла в голову мысль воспользоваться в качестве ложки кусочком морковки, и таким образом я умудрилась набить себе рот, не рассыпав все это по столу.

Таджина, которой меня угостили вчера вечером в Дар эль-Бельди, была очень вкусной, но это блюдо оказалось для меня новым походом в мир специй. Более нежный вкус, чем у тайских приправ, более сложный, чем у индийских кушаний, более мощный и претенциозный, чем у блюд китайской кухни, — все давало новые, сильные и незабываемые впечатления.

— Вот, попробуйте. — Младший брат Идриса подтолкнул ко мне кусочек оранжевой тыквы. — Это самое вкусное, мы называем это «берберский сыр».

— Шукран.

Все закивали в знак одобрения моих успехов в их языке, и вскоре все уже вылавливали самые отборные кусочки из горы кускуса и подсовывали их мне, пока я уже была не в состоянии проглотить ни зернышка.