— Вот она, та вещь, которую хочет заполучить Майкл, да так сильно хочет, что последовал за мной в Марокко, чтоб добраться до нее. — Я достала «Гордость рукодельницы» из сумки и вручила Идрису. Потом села на постель, а он придвинул стул ближе к свечке и склонился над книгой, бережно прикасаясь к телячьей коже переплета и так осторожно раскрыв ее, словно страницы были лепестками хрупкой, давно увядшей розы, засушенной в книге. Он долгое время молча просматривал и изучал книгу, потом начал читать, время от времени останавливаясь и поправляя себя.
— «…
— Извините, мой английский не совсем хорош — мне трудно читать. Но если я что-то понимаю, это, кажется, записи женщины, захваченной в плен корсарами, и написаны они ее собственной рукой. Так?
Я кивнула.
— Рукопись подлинная?
— Зависит от того, что вы понимаете под словом «подлинная». Я полагаю, что вещь аутентичная, настоящий артефакт, но тут нужно мнение эксперта.
У него уже сияли глаза.
— Чрезвычайно интересно! Если она настоящая, го вы держите в руках кусочек истории Марокко! Вот так, Джулия Лавэт! Это настоящее чудо, магическое окно в прошлое! L’historie perdue!
Никогда не слыхал о подобных вещах, да еще таких давних. 1625 год! И чтобы автором была женщина… C’est absolument incroyable!
Идрис поцеловал книгу. Потом, словно под влиянием мгновенного порыва, пересек комнату и поцеловал меня, четыре раза, в обе щеки. Я все еще ощущала его руки у себя на предплечьях, когда он отскочил назад.
— Извините, прошу вас, пожалуйста.
Я с некоторым усилием улыбнулась:
— Не за что. Но это и впрямь потрясающая штука, верно?
— Истинно! Но одного я никак не могу понять: что означают эти картинки? — И указал на один из рисунков образца для вышивки — парочка милых птичек, обвившихся шеями друг о друга и заключенных в венок из листьев и роз.
— Это образчики для вышивки, — пояснила я, забирая у него книгу. — Просто рисунки для девушек-рукодельниц, чтоб они могли их скопировать и тоже вышить. — Я показала на руках, как это делается. — Ими можно украсить платье, разные вещи для дома — занавески, покрывало на кровать, настенный коврик, скатерть. Английские женщины тратили очень много времени на такую работу, во все века. Некоторые и сегодня этим занимаются. — Я подняла с пола свою сумку, положила в нее книжку Кэтрин и вытащила ту вышивку, над которой сейчас трудилась, — шарфик, в трех из четырех углов которого уже красовались павлиньи перья, отливая изумрудами и аквамаринами.
Я уже подумывала о том, чтобы в четвертом углу изобразить что-нибудь другое, но вдохновение меня пока не посетило.
— Это вы сделали?
— Не нужно так удивляться.
Он улыбнулся:
— Это ведь просто… ну, я-то думал, что такие женщины, как вы, слишком современные, чтобы заниматься подобными вещами. Такую штуку могла бы вышить моя бабушка. Вам надо бы показать это ей, когда она вернется. Бабушке очень нравятся перья этих птиц. Паон, так мы их называем. У нее такие стоят в вазе в ее комнате.
— Павлиньи?
— Да, павлиньи. Джедда вернется завтра к вечеру иля, может быть, послезавтра. Рашид поедет за ней.
Я нахмурилась.
— Не уверена, что к тому времени еще буду здесь. Если удастся завтра повидаться с этим вашим специалистом и выслушать его мнение по поводу этой книжки, чтобы я знала, с чем имею дело, я, видимо, сразу же сяду на поезд и поеду обратно в Касабланку, а на следующий день полечу домой.
На лице Идриса появилось непередаваемое выражение.
— Подождите здесь, — вдруг сказал он.
Через пару минут он вернулся с чем-то висящим у него на руке.
— Я подумал, завтра вам, может быть, захочется надеть вот это — на случай если мы встретим на улице вашего… Майкла, да?
Это оказалась джеллаба темно-синего цвета, очень простого фасона, но из высококачественного хлопка, хотя вышивка по подолу и манжетам была машинная и ничем не выдающаяся по стилю и рисунку. К ней прилагался платок из белого полотна, чтобы использовать в качестве хиджаба.
Я рассмеялась:
— Если я это надену, то буду выглядеть сущей монашкой. Он нахмурился: