Преданное прошлое

Идрис резко обернулся, едва я переступила порог, — неестественно быстро, прямо как проснувшийся кот. Мы оба заговорили разом:

— Что вы тут…

— Извините…

Мы замолчали и уставились друг на друга, оба в состоянии полного смятения и словно заново вглядываясь друг в друга. Потом Идрис сказал:

— Идите-ка сюда. Садитесь и послушайте.

— «…Ани паставили миня на намоет и сняли с меня адежду, чтоб наказать всем маи рыжие воласы и белую кожу. Ани все время кричали и расхваливали маи синие глаза и гаварили, что я нивинная и чистая, и многие мущаны таргавались за миня, как будто я призавая карова, а патом миня продали и увили. Эта был последний раз, кагда я видила маму и тетку, эта была очинь жистоко, так расставаться, но хужи всиго было пращаться с маей добрей Мэтти, и мы оби ужасна плакали, когда миня увазили…»

ГЛАВА 24

Кэтрин

Ее одели в темную хламиду, завернули всю, с головы до ног, посадили на мула и повезли с рынка по улицам Старого Сале. Никто на нее не смотрел, все равно наружу торчали одни только ее глаза; девушку везли сквозь толпу народа — никому не известную невольницу на шатающемся с голодухи муле, которого вел на поводу молчаливый мужчина. У этого молчуна было тяжелое, злобное выражение лица и лысая или бритая голова, которая блестела от пота в неярких лучах послеполуденного солнца. Руки у него были почти черные от загара, концы длинной и грязной белой рубахи были протянуты между ног и обмотаны вокруг пояса. Когда она спросила, кто ее купил и куда ее везут, он даже головы не повернул. Если бы ей не натирали ноги и зад торчащие кости мула, Кэт вполне могла бы подумать, что уже превратилась в нечто несуществующее, в призрак.

Она смотрела вправо и влево — но какой был в этом смысл, искать пути бегства? Некуда ей было бежать, никто не собирался ее спасать. Мысль о том, что ее продали в руки какого-то чужака, приводила в ужас, но что было делать? Бежать через незнакомый город, чтобы ее тут же поймала жаждущая мести толпа, языка которой она не понимала и не могла сказать на нем ни слова? Или броситься с городской стены головой вниз, в море? Но она вовсе не желала умирать.

Наконец выбрались из медины и вышли на берег широкой реки, где их ждала лодка. Гребец стоял, опершись на шест, его силуэт четко выделялся на фоне спокойных вод Отца Отражений. Когда Кэт вошла в лодку, то вспомнила истории, что ей рассказывала леди Харрис, — про перевозчика Харона, который в древности доставлял души умерших в царство теней Гадес, пересекая темные воды, и этот переезд знаменовал собой полное отрешение от всей предшествующей жизни и начало нового существования в мрачном и безнадежном окружении. Чего ей сейчас не хватало, так это монетки во рту, да еще и неспособности забыть все произошедшее. Перевозчик толкал лодку, опираясь на свой шест, все дальше от берега Сла эль-Бали, Кэт смотрела в воду, что оставалась за кормой, и думала о своей прежней жизни в Кенджи со всеми ее необременительными обязанностями, посреди людей, которые ей, конечно, не всегда нравились, но которых она хорошо понимала. Она вспоминала зеленые и золотистые пейзажи Корнуолла, траву и деревья, легкие дождики и туманные рассветы. Думала она и о своей теперь потерянной семье — об умершем отце, об умерших племянниках, о матери, седой и раздетой догола… Потом, отбросив болезненные воспоминания, девушка вспомнила о кузене, чье сердце разбила, и вдруг задала себе вопрос: а смогла бы она когда-нибудь смириться с той тихой и незаметной жизнью, которую Роб ей обещал?

Этот вопрос, горько решила Кэт, никогда уже не следует себе задавать, потому что это все — в прошлой жизни, а впереди лежит совсем иная, так уж сложились обстоятельства. Лучше уподобиться мертвым и окончательно принять этот переезд в иной мир и не травить себя мыслями о будущем, которого никогда не будет. Кэт закусила губу, повернулась в другую сторону и стала рассматривать стены Сла эль-Джадид, возвышающиеся впереди.