Преданное прошлое

Я вернулась из Марокко две недели назад, и эти дни все прошли в бурной деятельности. Меня уже ждали целых три предложения купить мою квартиру, а также новый, потенциально весьма прибыльный заказ. Быстрота и одновременность событий меня слегка удивили: создавалось впечатление, что сама судьба подталкивает меня в очень конкретном направлении. И еще я много времени проводила с Анной. Мы вместе посетили ее приятельницу в отделе публикаций Музея Виктории и Альберта. Та оказалась элегантной и приятной в общении женщиной около шестидесяти лет и, в свою очередь, организовала для нас встречу с каким-то типом из редакции справочника «Английский текстиль». Видеть их искреннее восхищение работами Кэт, слышать их удивленные охи и ахи по поводу набросков, которые она сделала на полях «Гордости рукодельницы», уже было для меня наградой. Специалисты, конечно же, осведомились, можно ли им заполучить «Гордость рукодельницы», чтобы выставить в экспозиции вместе с напрестольной пеленой, и я честно призналась, что еще не решила, как поступить с этой книгой. У них сразу сделались унылые лица, но вскоре мы уже обсуждали, как изготовить наиболее точные факсимильные копии и, может быть, все же заполучить книгу взаймы хотя бы на короткое время. После чего мы расстались, все в самом радужном настроении. Анна попросту сияла, о чем я не преминула ей сообщить.

— Я просто счастлива, что могу это сделать для моей семьи, и, наверное, для потомства тоже, если это звучит не слишком напыщенно.

Я постаралась ее убедить, что вовсе не напыщенно.

— И вообще слава Богу, меня наконец перестало тошнить, я уже миновала самую опасную стадию беременности, и УЗИ показывает, что все в порядке…

— Мальчик или девочка?

— Я не спрашивала. Лучше не искушать судьбу. Я учусь воспринимать жизнь такой, какая она на самом деле.

Я улыбнулась. Анна явно менялась. Все мы менялись.

— Ну, ты готова? — спросила Элисон, прерывая мои мысли.

— Я всегда готова. — Я подобрала небольшой плоский камень и пустила его по воде в сторону острова Сент-Климентс. Он шесть раз коснулся поверхности, оставив шесть кругов, потом зарылся в волну.

— Черт! — выругалась я. — Я же хотела семь!

— Шесть — это золото. — Элисон засмеялась. — Не думаю, что это плохой результат.

— Это что, из детского стишка?

— Ага. Мы раньше часто его вспоминали. Хотя есть и другой вариант. Эндрю его вечно повторял. Он у своих шотландских родственников почерпнул. — И процитировала: — «Один — это горе, два — это радость, три — это свадьба, четыре — рождение, пять — это рай, шесть — это ад, семь — сам дьявол…» Бог ты мой!

— Так, отлично. Ад! — Я была несколько подавлена. — Наверное, это все же не самая лучшая идея.

— Ну, тебе ведь не обязательно это делать, — твердо сказала Элисон. — Я туда больше ни ногой. Эти письма меня совершенно выбили из колеи. Сама уверена, что тебе этого хочется?

— Это нужно сделать. Я… в некотором роде чувствую ответственность, хотя понимаю, что это звучит глупо.

Пятнадцать минут спустя мы уже стояли возле дома в Кенджи. Солнце как раз начало опускаться.

— Ты все взяла?

Я взяла: фонарик, зажигалку, свечу, хлеб, соль, воду. И письма Роберта Болито, завернутые в роскошный вышитый платок, подаренный мне Лалой Мариам.

Это были оригиналы писем. Когда я объяснила Анне, что намереваюсь предпринять, она высмеяла меня, но согласилась не мешать, махнув на все рукой.

— Оставь мне копии, те, что получше, — сказала она. — Это еще больше разозлит Майкла.

Платок был вышит той же рукой, что и свадебное покрывало, — дизайн явно принадлежал Кэтрин, это было нечто вроде ее фирменного знака.

— Этим платком она, видимо, пользовалась, чтобы завязывать себе волосы, когда ходила в хаммам, — пояснила мне через Идриса старая дама.

В качестве ответного подарка — совершенно несопоставимого по ценности — я вручила ей расшитый изображениями павлиньих перьев головной платок моей собственной работы и пообещала закончить четвертый его угол, вышив там любой узор, какой джедда только пожелает.

Оставив Элисон сидящей на капоте машины, я вошла в дом. Мои шаги эхом отдавались в пустой комнате. Я включила все лампочки, что попались на пути. У подножия ведущей на чердак лестницы остановилась.

Потом, стиснув зубы, полезла вверх по ступенькам.

Лампочка на чердаке, что весьма примечательно, не работала — единственная такая во всем доме. Я запалила свечу и поставила на стол Эндрю. В круг дрожащего золотистого света положила хлеб, щепотку соли и фляжку с водой, освященной в купели церкви в Галвале. Тепло, вода и пища — все, чего не хватает умершим, чего они лишены и что очень хотят заполучить. Так всегда мне говорила мама, рассказывая истории о призраках накануне Дня всех святых. Потом я положила рядом письма Роберта.

И, сделав глубокий вдох, громко произнесла: