Преданное прошлое

Женщина провела меня в комнату в задней части магазина, отгороженную занавесом, и оставила там под ярким светом флуоресцентных ламп, бьющим сверху, и напротив огромного зеркала, отражающего все мои недостатки. Мое отражение в нем выглядело каким-то призрачным, размытым, волосы и кожа приобрели страшно бледный оттенок, а глаза, наоборот, казались темными как два колодца. Так что для меня стало немалым облегчением, когда Имана вернулась — теперь было на что перевести взгляд. А принесла она целый ворох тканей бирюзового цвета.

И развернула их все. Это оказался шелковый кафтан или халат в традиционном местном стиле — длиной до пола и с длинными широкими рукавами. Застежка на пуговицы, от горла до подола, каждая пуговица в виде сложного узла, идеально входит в тщательно обметанную петлю, обработанную тамбурным швом.

Борта с обеих сторон были вручную расшиты изображениями звезд и полумесяцев, золотой и серебряной нитью. Манжеты и подол украшало еще большее обилие звезд и полумесяцев.

Я аж задохнулась от изумления:

— Прекрасно! Fabuleuse!

Имана улыбнулась и помогла мне его надеть. После чего мы обе встали перед зеркалом, наслаждаясь превращением.

— Са vous vraiment convenir, madame. C’est votre couleur. Allez montrer votre mari!

— Он мне не… — начала я и тут же осеклась. В самом деле, какой смысл пускаться в сложные и неуклюжие объяснения? Я улыбнулась: — Хорошо.

Идрис стоял у двери, и по его виду было сразу понятно, что ему очень хочется курить. Когда он услышал звон колец отодвигаемого занавеса, то обернулся, и глаза у него засияли.

Как оказалось, он уже заплатил за этот наряд. Так вот почему они так яростно торговались!

— Я хочу, чтобы вы носили его и думали о Марокко.

— Разве я смогу когда-нибудь забыть?!

Это был очень щедрый жест, и мне стало неловко. Я не знала, что сказать. Между нами висело в воздухе нечто не высказанное вслух, некое напряжение. Через сутки я улетала домой в Лондон. А мне почему-то вовсе не хотелось улетать — но все же требовалось некоторое время, чтобы кое-что обдумать и принять решения.

Потом мы гуляли по очень красивым садам, где мужчины сражались в шахматы, сидя за маленькими столиками, вынесенными на тротуар из кафе, а дети играли рядом, передвигая по асфальту маленькие камешки и крышки от бутылок.

Из дверей кафе вышел его владелец и поставил на землю миску, и из тени, где они до этого валялись, немедленно появились три облезлые кошки и тут же окружили предложенную еду, молниеносно, с целенаправленной и бесшумной жадностью расправляясь с остатками курицы.

— Есть такая легенда, — сообщил Идрис, когда мы наблюдали за ними, — что пророк Мохаммед однажды сидел в саду и предавался размышлениям, а когда ему пришло время отправляться на молитву, он обнаружил, что его кошка, Муэзза, заснула, лежа у него на рукаве. Эта самая кошка однажды спасла его от укуса змеи. Он не стал ее будить, а вместо этого отрезал рукав и отправился по своим делам, не обеспокоив ее.

Я улыбнулась, продолжая наблюдать за кошками. А те, закончив вылизывать миску, пошли прочь, задрав хвосты. Примечательная история. И как хорошо быть кошкой и знать, что в мире всегда для тебя что-нибудь найдется.

В этот моменту Идриса зазвонил мобильник. Он открыл его, быстро и громко заговорил, довольно посмеиваясь. А когда закончил разговор, у него сияли глаза.

— Джедда приехала. Вернулась с гор. И ждет встречи с вами.

Не знаю, чего я ожидала от этой встречи с бабушкой Идриса. Не помню даже, какой ее себе представляла. Но когда я ее увидела в большой гостиной их дома, то решила, что это просто какая-то гостья, оказавшаяся там совсем случайно.

Идрис гордо сказал:

— Это Лала Мариам. — Они обнялись и о чем-то быстро затрещали по-берберски; и мое имя — Джулия — единственное, что было мне понятно посреди океана невообразимых звуков.

А в следующий момент я обнаружила, что уже утонула в ее объятиях. Вот тебе и хрупкая пожилая дама, подумала я, ощущая сильные мышцы и мощные кости, прижавшиеся к моему телу.

Она приветствовала меня — мархабон, мархабон! — а за этим последовал стремительный поток берберских слов, из которых я не поняла ни единого, после чего проплыла через комнату и исчезла за дверью, и я услышала ее быстрые шаги по плиткам лестницы — они звучали как копытца горного козла.

Я уставилась на Идриса:

— Да она у вас сущий природный катаклизм, эта ваша бабушка! Сколько ей лет?

Он пожал плечами:

— Никто точно не знает. Мы о таких вещах обычно не говорим, а свидетельств о рождении или иных документов с указанием даты рождения у таких старых людей обычно вообще не имеется. Да и сама джедда, вероятно, не имеет точного представления, сколько ей лет. Мы не считаем свои дни, как это принято на Западе.

— А вашей матери сколько лет? Ведь это мама вашей матери, да? — настаивала на своем я.