– Они вообще никому не угрожают. Но, похоже, они нами интересуются. Одна из наших служанок познакомились с каким-то типом, который водил ее по ресторанам, подробно о нас расспрашивал, а потом бросил ее и как в воду канул.
– Возможно, он просто хотел поддержать светскую беседу?
– Возможно.
– Или, может, это был обыкновенный квартирный вор?
– Тоже возможно.
Чем ближе была Вена, тем быстрее, казалось, работали двигатели на теплоходе и тем отчаяннее мне хотелось, чтобы в них вдруг что-нибудь сломалось. Когда мы летели из Вены в Румынию, у меня было такое чувство, что эта неделя никогда не кончится, и вот, пожалуйста, остались считанные часы.
– Значит, сделать ничего нельзя? – спросил я. – Значит, кроме как посреди Дуная я нигде не могу с тобой встретиться?
– Я этого не говорила.
– Как же ты сбежишь от охраны?
– А ты этого хочешь?
– Больше всего на свете.
– Просто так, ненадолго?
– Навсегда.
– А ты можешь сбежать, если я сбегу?
– Да, чего бы это ни стоило.
– А твоя работа?
– Брошу работу. Для меня это даже будет вроде как избавлением.
– А семья?
– Без меня им, по-моему, будет куда лучше.
– Я хочу сообщить тебе одну вещь, о которой знают только Макс, я и врачи. По Максу этого не видно, но он очень болен. Начиная с прошлого Рождества, у него регулярно бывает высокая температура, он стал худеть. Сперва врачи не могли решить, в чем дело; потом выяснилось, что у него рак поджелудочной железы. Максу осталось жить полгода, может быть, даже меньше. Пока хватит сил, он хочет жить так, как будто ничего не случилось. Когда он дома, я не отхожу от него ни на минутку, когда он куда-нибудь едет, еду вместе с ним. В конце концов, Макс решительно заявил, что я должна уехать: из-за меня он испытывает чувство вины. Именно он заказал нам с Симоной эти билеты, и все было решено еще до того, как я узнала о твоем приезде. Теперь уж я останусь с ним до самого конца. Скоро Макс должен будет лечь в больницу в Мюнхене, и он хочет, чтобы я сняла себе квартиру где-нибудь рядом. Так вот обстоят дела. Я хочу быть с тобой, но я не могу сейчас бросить Макса. Если бы ты снял квартиру в том же доме, мы могли бы изредка видеться, пока Макс жив. А потом – потом все зависит от тебя.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Зачем ты спрашиваешь?
– А как мы будем встречаться в этом доме? Там ведь все равно будет охрана.
– Ты снимешь квартиру на имя Манни. Я буду говорить, что иду в гости к Симоне.
– А Манни не будет против?
– Манни любит Макса. И тебя тоже. Он сделает, как я его попрошу.
– Скажи, а у Манни действительно есть для меня работа или это все так, в порядке благотворительности?
– В делах Манни благотворительностью не занимается. Если он говорит, что есть, значит, есть. Вообще-то он уже давно ищет помощника. Представляешь, как трудно найти человека, который разбирается в делах, хорошо знает Америку и умеет говорить по-немецки и по-английски?
И все же я не мог успокоиться: а дети? А то, что после Макса жизнь со мной покажется нищенской? На все мои вопросы у Эрики были готовы ответы.
– Но как же насчет квартиры? – спросил я напоследок. – Что я должен сказать Манни?
– Я поговорю с Симоной, она поговорит с Манни, и он свяжется с тобой завтра в Мюнхене. Ты ведь, кажется, уезжаешь на следующий день?
– Да, я и так уже задержался. Страшно представить, что меня ждет в банке.
– Может быть, тебя уволят, и все решится само собой.
– Им давно надо было бы так поступить.
Утром, затащив к себе Симону, мы пили кофе и смотрели, как мимо проплывает Австрия. Наконец к полудню в иллюминаторе возникла Вена. Эрика с Симоной отправились улаживать отношения с Мальманнами, а я затаился в каюте и сидел так до тех пор, пока все пассажиры не сошли на берег. К тому времени, как я крадучись спустился по трапу, Эрика, Симона и телохранитель уже давно уехали.
Я, конечно, не надеялся на то, что мое возвращение вызовет у домашних бурную радость, и действительно, Сара Луиза с девочками встретили меня так, будто к ним явился родственник, позорящий всю семью: мот и развратник или, может, вконец отбившийся от рук юнец, очередной раз выгнанный из колледжа. Девочки, поздоровавшись, тут же отправились куда-то по своим делам, а Сара Луиза ради приличия сказала несколько фраз, суть которых сводилась к тому, что она все это время умирала от скуки и что у нее кончаются деньги. Чтобы предотвратить какие-либо проявления страсти с моей стороны, она с нарочитой тщательностью выпила на ночь три таблетки аспирина, сообщив при этом, что у нее безумно болит голова. Наутро, на тот случай, если страсть во мне еще тлела, она встала пораньше и, когда я проснулся, уже слонялась по нижним комнатам. То, что я был в халате, а не в костюме, ее удивило.
– Разве ты не идешь в банк? – спросила она.
– Может, пойду попозже, а утром посижу дома.
– Боюсь, тебе придется сидеть в одиночестве. У меня собрание, а девочки еще спят.
– Я бы хотел с тобой поговорить, пока ты не ушла.