Преданные богам(и) (СИ)

– Мужчинам многое простительно, доченька, – пальцы княгини запутались в косах цвета воронова крыла и нечаянно вырвали пару волосков. – Юна ты еще, не разумеешь.

– И разуметь не хочу! – в ужасе воскликнула Черва. – Не отдайте меня этому «благодетелю» на растерзание, матушка! Уговорите батюшку переменить решение, молю вас! Я за кого угодно пойду, лишь бы не за Цикуту!

– Куда уж мне, да поперек воли Его светлости, – прерывисто вздохнула Нивяника Серысь, пошевелив дыханием волосы за затылке Червы, и повторила. – Пустые опасения. Породниться с Великими князьями большая честь. А ты попросту девочка своевольная, вот и страшишься брачных уз.

– Вы… – Черва поперхнулась комом в горле и вскочила. – Вы мне не верите, матушка? Вы же знаете, я все для вас с батюшкой делаю! Я гобелены наузами выткала, которыми вы всех столбовых дворян подкупили! Я в ядах сведуща сделалась и весь наш двор от отравителей по вашему велению очистила! Я опричницей стала, и вам клан дев-воительниц из Полярного княжества дары прислал, предлагая побрататься! И после всего этого вы обвиняете меня в самодурстве, будто я только и делаю, что пекусь о себе, а не о стае?

– А что еще прикажешь думать, когда заставляешь усомниться в твоей благодарности за то, что мы с Его светлостью приняли тебя, как родную? – на лицо княгини набежала тень недовольства. – Будь послушной девочкой, Червика, и не перечь старшим. Иди спать, утро вечера мудренее.

Черве почудилось, что в груди у нее что-то хрупнуло и рассыпалось осколками.

«Мужчинам многое простительно. Куда уж мне, да поперек воли Его светлости. Заставляешь усомниться в твоей благодарности за то, что приняли тебя, как родную…». А любила ли ее когда-нибудь матушка по-настоящему? Или ей скомандовали любить?

«Скажись юродивой, сбеги, да хоть на косах удавись…». Бежать. Надо бежать. Куда глаза глядят и покуда ноги несут. Прочь от этих чудищ. Но как?

Черва брела, старалась избегать освещенных сеней, дабы не попасться униженной никому на глаза, но, вестимо, богине недоставало ее страданий. Потому как навстречу ей вдруг вышел волхв.

– Одолен? – вспомнила она его имя, разглядев неровно остриженные пепельные космы и куцую бородку клином, как у снежного барса.

Ей про него в детстве часто кормилица рассказывала. Это он, будучи тогда еще юнцом, спас ее от язвенника в младенчестве. У нее на память о том остался лишь темный рубец на левой руке, иногда ноющий в непогоду.

– Я, княжна, не пугайся, – кивнул он и подошел ближе, сияя месяцами на лице. – Слышал я о твоей беде. Позволь помочь, милейшая.

Его мурлыкающий, убаюкивающий голос хотелось слушать вечно.

– Как же? – вскинула брови Черва.

Душу понемногу начинало глодать безразличие. И лень.

– Я тотчас отбываю из Тенёты, – он прищурился на рубец и приложил к нему ладонь. Удивительно, но Черва даже не дернулась. Рысь не чуяла от него угрозы. – Уходи со мной, княжна. Я скомандую сторожевым псам на воротах пропустить тебя и молчать о том.

Неужто его взаправду богиня ведет? Иначе как объяснить, что молитвы Червы в кои-то веки были услышаны и исполнены?

Щеку перестало дергать. Отек спал, и рубец затянулся до едва пощипывающей царапинки. Черва осторожно потрогала кожу, и приняла решение. Маяться долгими раздумьями гончая была не приучена.

– Ждите меня на конюшне к удару колокола, сударь волхв, – коротко приказала она и помчалась в покои.

Переоделась в черный бархатный кафтан опричника, путаясь в петлицах без горничной. Заметалась, собирая необходимое. Пару сменных рубах, порты, передник, платок. Зубной порошок из березового угля и листьев мяты, мыльный корень с душицей и костяной гребень.

Пересыпала в суму все драгоценности, что привезла с собой из дома. Бережно переложила пузырьки с вытяжками из корневищ, листьев и плодов ядовитых трав: чемерицы, клещевины, паслена, крушины, пятнистого болиголова, красавки, вороньего глаза и волчьего лыка. Отдельно – мышьяк и змеиный яд. Собрала собственноручно приготовленные противотравы: настои из льняного семени, сахара, поваренной соли, уксуса и угля, безоары – желчные камни жвачных скотин и териаки – лекарства на основе валерианы, дягиля, касатика и горечавки.

Напоследок бросила в суму иголку с нитками и пару заготовок для наузов. Сняла со стены лук и колчан со стрелами, сунула в голенища сапог метательные ножи, накинула дубленку и выскользнула из покоев.

Одолен ждал ее, как и договаривались, у конюшни, на серой в яблоках кобыле. В небе порхал иней, мелкий и частый, и в свете факелов чудилось, будто сам воздух искрится. Черва выдохнула облако пара и оседлала Норова.

– Отчего помогаете мне, сударь Одолен? – недоверчиво вопросила она, следуя за волхвом по улицам Тенёты. А сама для себя уже решила: коли ответ ей придется не по вкусу, тотчас за воротами пришпорит вороного, и будет такова.

Одолен огладил бородку и повел головой, словно ворот кожуха его удушил.

– Посули никому не проговориться, – скосил он на нее лукаво прижмуренные сизые глаза с вертикальным зрачком. Что это он с ней, как с дитем?

– Клянусь, – милостиво откликнулась Черва, осенив себя треуглуном.