Преданные

— В данный момент вы оба не можете ничего, потому что сидите в болоте собственных воспоминаний. Девчонок это не вернет. Боеспособность отряда подрывает. А что касается возможностей… Мы — первый ударный. У нас есть друзья, бывшие однокурсники, наставники, ученики, те, кто должен нам и те, кому должны мы. Вы думаете, мы не сможем обойти все это секретное дерьмо.

— Ал, — аркант посмотрел на друга с таким выражением, что тому захотелось испариться. — Если ты не заметил, по ним всадили из флагмана. Не мелочились. Если я полезу, вы можете пострадать. Еще хуже, если они доберутся до наших семей.

— То есть, ты сдаешься?

Стакан врезался в стену за спиной импарта.

— Я ее любил, и она вряд ли была бы «за», если бы все ваши семьи уничтожили, потому что я решил потешить самолюбие, — Стар был в ярости. Кулаки сжались так, что костяшки побелели.

— Извини. Хотя я не понимаю твоей уверенности. Заметь, все пошло в обход Совета. Как думаешь, не захотят ли они заиметь козырь против Стро-ва, если он действовал так, чтобы что-то скрыть?

— Ты слушал Амира про право «клее». И до сих пор уверен, что Верховные не замешаны? — горькая усмешка Стара неприятно холодила спину.

— Это паршиво, когда вместо мести, надо думать о других. Хреново быть тобой!

— Уж поверь, сам не в восторге.

Амир Атолии.

Не привык уитриман себя жалеть, хотя порой очень хотелось. Это опасное чувство позволено было ему только с Иной и только раз, когда он поведал ей правду об отце. Она, как и всякий человек с добрым сердцем, откликнулась на этот грустный рассказ. И в тот день стала тем, с кем легко говорилось обо всем: о будущем, о мечтах, о желаниях, отбирая и очищая их, точно зерна от плевел, от амбиций и шелухи. С ней даже молчать было легко. А потом, она поцеловала, сама! Хотя, что скрывать? Это было ему приятно. Тогда, это была еще не любовь, скорее влюбленность. Юношеская, первая, собственническая.

Когда она решила остаться в УИБе после нападения, и это после того, как он умолял отца помочь, а Амир делал это лишь раз и лишь тогда, чтобы ее под предлогом отсутствия способностей отчислили. Он был в бешенстве, ведь она поставила ему в укор его мечты, заявив, что они к тому и ведут, чтобы отправлять на смерть таких, как она. Амиру очень не хотелось терять что-то необычно теплое, что было между ними, но ее слова задели. Он себя убийцей не считал.

И вот, спустя почти год, когда он, получив одобрение своего первого личного проекта, праздновал победу, пришло ее возбужденное послание. Что-то про «самый-самый». Амир сначала не понял, и лишь позже вспомнил, что раз оговорился про ее творческую жилку Аломади. На этой почве она постаралась восстановить общение, а он пошел на встречу. Но не было больше поцелуев, были разговоры, обсуждения, споры. Она пыталась понять его точку зрению, порой, да, что там порой, часто не одобряла, возмущалась. Но, Амиру казалось, что она делала его чуть лучше, даже не лучше — чище, помогала чувствовать острее, он ведь начинал привыкать, к тому, в чем были схожи животный мир и политика: надо просто вывалиться в грязи, обрасти коркой, чтобы избежать укусов комаров: соперников, конкурентов, глупцов, и уколов совести и чувства справедливости, которое в нем еще не умерло. Это чувство иногда больно прихватывало, заставляя Амира совсем в другом свете видел «свой» мир, где все продаются и покупаются, где интересы миллиардов противостоят желаниям кучки и часто проигрывают последним, даже не осознающим этого.

В какой-то момент он обнаружил, что Ина стала ему необходима, как воздух. Он поймал себя на том, что ждет сообщений, редких встреч, думает о будущем с ней. Но тут отцу приспичило затащить непризнанного сына в высший круг.

Женитьба. Одари — женщина со статусом, считавшая свое тело божественным, свой ум острым, свое положение таковым, что имела права решать судьбы других. Амир готов был подписать контракт, по которому она получала статус жены и получала ребенка — официального наследника, а он с помощью ее положения шел выше, увеличивая предоставленный капитал и усиливая ее род, соглашаясь на ее внебрачные отношения. Она же принимала условия, где в его жизни была Ина, постель делилась только с ней, без огласки отношений, как и то, что часть имущества отходила его человечке и их будущим детям, которым, к сожалению, по «родовым» законам не придется быть признанными отцом официально. Но Одари оказалась той еще собственницей, ей нужна была полная отдача, полное подчинение. Неофициальная Ина для нее была костью в горле. Помнится, отец рассказывал ему, что у него были те же проблемы с матерью Солии.

Глаза его девочки после их встречи он запомнил навсегда, они были полные не сочетаемых вещей — боли, пустоты и дикой усталости. И ее слова, что ей все равно… Он тогда точно рухнул в пропасть, осознав, что слишком долго ждал, слишком долго думал. Слишком боялся услышать, что она не пойдет с ним одной дорогой. И боялся оправдано, она не понимала, что больше чем «гражданской» женой, она стать не сможет, она будет любимой и единственной, но незаконной.