Читаем Преданный полностью

Эти вопросы и эти принципы Клод, мастер из мастеров, годами и месяцами вдалбливал мне, своему подмастерью, пока я был сотрудником тайной полиции в Особом отделе, приемышем ЦРУ, которого воспитали в соответствии с самыми продвинутыми, ультрасовременными полицейскими методами Соединенных Штатов Америки и потом вернули обратно на родину с кучей ниточек, привязанных сомнительными, стриженными «ежиком» технократами из малоизвестного Университета штата Мичиган. Тогда мы не знали, что Университет штата Мичиган был второсортным университетом второстепенного штата. Если мы и могли что-то слышать об американских университетах, то разве что о Гарварде, ну, может, еще Йеле или Стэнфорде, и потому списали на собственное невежество то, что мы ничего не слышали об Университете штата Мичиган. Перед тем как приехать учиться в Штаты, я только и знал о Мичигане, что здесь в молодости любил бывать летом Эрнест Хемингуэй, который, по словам Клода, обязательно бы наведался во Вьетнам, пока там шла война, чтобы проверить свое мужество и писательский талант, да вот только он к тому времени уже проэкзаменовал себя из ружья.

Только самый настоящий мужик может так умереть, сказал Клод, когда подарил мне на двадцатипятилетие томик «Мужчин и женщин», мой первый подарок на день рождения, если не считать самого моего рождения, которое всегда было и будет самым лучшим подарком, подарить который мне мог только один человек – моя мать. Первый подарок? – изумился Клод. Я сказал, что мой день рождения даже никогда не праздновали, по крайней мере, сам я этого не помню, потому что мой народ – это которые вьетнамцы, не французы – не празднует дни рождения за исключением первого и восьмидесятого. Дожить до года – это важно, если учитывать высокий уровень детской смертности, и доскрипеть до восьмидесяти – тоже серьезная веха, если учитывать, сколько есть живописных способов умереть в бедной, аграрной, хаотичной, несправедливой (и все равно прекрасной) стране вроде моей.

Живи сам и давай жить другим, сказал Клод, вручая мне завернутый в газету подарок. Это мой любимый Хемингуэй, продолжил он, когда я усаживался в несколько подпекшихся апартаментах центра «Эдем», излюбленной резиденции ЦРУ в Сайгоне. Хемингуэя называли величайшим писателем величайшей страны величайшего века в истории человечества, сказал Клод. Следовательно, он – самый великий писатель.

Он налил мне «Джека Дэниэлса» на два пальца, и я был признателен за то, что его пальцы значительно толще моих.

Мужики послабее взяли бы короткоствольное оружие, сказал Клод, поднимая свой стакан с тем же благоговением, с каким мой отец поднимал перед паствой чашу для евхаристии. Но Папа Хемингуэй выбрал двустволку. Бам!

Вот бы и нам всем быть под конец такими же храбрыми, говорил потом Клод всем своим ученикам, из которых я один знал, кто такой Хемингуэй, да и то лишь потому, что прочел «Фиесту» к семинару профессора Хаммера о веке джаза и потерянном поколении в Оксидентал-колледже. Вот что интересно, размышлял Клод перед озадаченным классом, понимал ли Папа Хемингуэй самого себя. Понимал ли по-настоящему. Потому что вам как дознавателям нужно будет понять самих себя, чтобы убедить ваших информантов разобраться в себе. И я, мальчики, имею в виду настоящих дознавателей. Не палачей. Вы не палачи. Палачом может стать кто угодно, хотя пытки – тоже своего рода искусство, так же как порнография иногда может быть искусством.

Когда Клод объяснял техники допроса при помощи литературной критики, моих соучеников это сбивало с толку, но Клод принадлежал к немногочисленному роду энергичных американцев, бывших сразу и патриотами, и патрициями. Как и я, он учился в школе-пансионе, в суперэлитной Академии Филипса в Эксетере, что в Новой Англии. Здесь он изучал классическую филологию, занимался греблей и готовился стать штурмовиком при американском «уникализме» – так американцы тактично называли «американский империализм», слова, которые ни за что нельзя произносить при американцах, потому что они, как и все империалисты, искренне верят, что захватили весь мир ради его же блага, как будто бы империализм – это такой пенициллин (для аборигенов), а власть, выгода и удовольствие – просто неожиданные побочные эффекты (для врачей). Как и я, Клод верил в достоинства искусства и литературы и не видел никаких противоречий в том, что человек тонкой культуры может еще быть и воином. Как у греков, говорил он. И само тело, и все, что с ним делают, – тоже искусство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайна всегда со мной
Тайна всегда со мной

Татьяну с детства называли Тайной, сначала отец, затем друзья. Вот и окружают ее всю жизнь сплошные загадки да тайны. Не успела она отойти от предыдущего задания, как в полиции ей поручили новое, которое поначалу не выглядит серьезным, лишь очень странным. Из городского морга бесследно пропали два женских трупа! Оба они прибыли ночью и исчезли еще до вскрытия. Кому и зачем понадобились тела мертвых молодых женщин?! Татьяна изучает истории пропавших, и ниточки снова приводят ее в соседний город, где живет ее знакомый, чья личность тоже связана с тайной…«К сожалению, Татьяна Полякова ушла от нас. Но благодаря ее невестке Анне читатели получили новый детектив. Увлекательный, интригующий, такой, который всегда ждали поклонники Татьяны. От всей души советую почитать новую книгу с невероятными поворотами сюжета! Вам никогда не догадаться, как завершатся приключения». — Дарья Донцова.«Динамичный, интригующий, с симпатичными героями. Действие все время поворачивается новой, неожиданной стороной — но, что приятно, в конце все ниточки сходятся, а все загадки логично раскрываются». — Анна и Сергей Литвиновы.

Анна М. Полякова , Татьяна Викторовна Полякова

Детективы
1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне