Преданный и проданный

— Казённые не лучше! Ружья не пристреляны, приклады из осины. Одна рукопашная — и в щепки... Мерзавцы! Для парада, а не для боя работаете!

— С-стараюсь, ваша светлость, с заводов не вылажу...

— Можете хоть у жены под боком, хоть в борделе ошиваться, но чтоб дело шло. Вы фельдцейхмейстер, на вас ответ за вооружение армии. На батарею сгоню!

— Ваша светлость...

— Или к якутатам... Завтра же на заводы! И в столицу ни ногой, пока не пойдёт доброе оружие. Получу первую партию, проверю, если дерьмо — на батарею пойдёшь! — гремел Потёмкин.

— Ваша...

— Вон!

Генерал в дверях столкнулся с адъютантом, тот, забыв о субординации, заступил дорогу.

— Его императорское высочество великий князь Павел Петрович!

— Вон! Вон! — бушевал Потёмкин.

— Не понял? — растерянно бормотал адъютант, а генерал-цехмейстер всё никак не мог обойти его.

— Я не тебе... Супруге привет! И поклон нижайший...

— Премного благодарен, — генерал поклонился и наконец выскочил в дверь.

Потёмкин, почтительно склонив голову и, как говорят нынче, на полусогнутых, выбежал из-за стола, встречая великого князя. Подойдя, разулыбался, отдал церемонный поклон с шарканьем ножкой, пригласил:

— Прошу покорнейше, ваше высочество, где изволите сесть?

Но его императорское высочество просить было не надобно. Едва кивнув и сохраняя холодно-высокомерный вид, он быстро пересёк кабинет и сел возле стола. Хотя Пётр III и не был отцом наследника, но воспитанное Паниным почтение к прусаческим традициям, флюиды прусского духа, реявшие в военной среде, близкой Павлу, отразились на формировании личности Павла, который любил Петра за его игры в солдатиков, шутовство и веселье. Родитель не тот, кто на свет произвёл, а кто воспитал. Павел был солдафоном под стать Петру — прям и отчётлив в движениях, порывист, резок, бесцеремонен. Не стал церемониться и с Потёмкиным, ледяным голосом выговорил:

— Я пришёл выразить своё возмущение.

— Чем, ваше высочество? — Потёмкин был само внимание и почтение.

— Солдат Измайловского полка обряжают в какие-то варварские кафтаны взамен установленной формы.

— Это полевая форма, коя даёт солдату простор в движениях.

— Кто приказал?

— Я. — Потёмкин вытянулся в струнку.

— На каком основании? — Павел вскочил.

— Как председатель Военной коллегии.

— Но я командир полка. — Павел вздёрнул подбородком.

— Вы ещё и командующий флотом, — почтительно склонил голову Потёмкин. — У меня там вакансия, а предстоят бои с турками, может, вступите в командование эскадрой?

Каюта адмиральская роскошна... Я нынче же указ подам на подпись. Матросики уж так рады будут, а турки сами в плен пойдут.

— Вы издеваетесь надо мною, — догадался Павел. — Я сей же час доложу матушке!

— Не забудьте напомнить при этом о трёх миллионах, кои пошли на покрытие долгов жёнушки вашей. Думаю, сведав о том, матушка оставит вам на содержание столько, что и мундир адмиральский не пошить. Она дама бережливая.

— Вы интриган! — заорал Павел, бегая по кабинету.

Потёмкин минуту следил за беготнёй, потом вскрикнул:

— Ой! — и упал в кресло.

— Что с вами? — Павел остановился.

— Живот схватило, пардон, в сортир надо...

Павел, грохоча ботфортами, умчался, а Потёмкин так и остался в кресле, держась за живот и корчась от хохота.

Вошедший адъютант недоумённо смотрел на фельдмаршала, потом решился окликнуть:

— Ваша светлость просили напомнить о визите к императрице.

7

Хозяйка — фрау Циммерман, пожилая швейцарка с фельдфебельской выправкой, чопорным лицом и заученной улыбкой — ввела Екатерину и Потёмкина в небольшой зал, сверкающий паркетом, пестрящий обивкой стен и с потолком морёного дуба. В зале резвились три девчушки лет семи-девяти. Старшая играла на клавесине. Инструмент мягко и глуховато отстукивал мелодию, а двое младших — обе в розовых платьях, с розовыми бантами в тёмных волосах, одинаково завитые, — старательно делали ножкой вправо, ножкой влево. Когда вошли взрослые, девочки замерли, встала и старшая, что сидела за инструментом. Фрау Циммерман махнула: продолжайте, мол. Клавесин начал отстукивать слащавый напев «Ах, майн либен Августин, Августин». Девочки, как заводные куклы, стали повторять ножкой вправо, ножкой влево и заученно улыбались. Фрау, непрестанно приседая и продолжая улыбаться, поясняла:

— У них четверть часа отдыха. Я просила бы вас не затягивать свидание. Десять минут достаточно? Потом урок французского языка. Пожалуйста, возьмите Лизхен и можете устроиться в гостиной.

Потёмкин вглядывался, пытаясь угадать свою, но одинаково одетые и повторяющие одинаковые движения девочки мельтешили перед единственным оком, и одна всё время исчезала из поля зрения. Он попросил:

— Катя, забери нашу...

Девочки порхали рядом, и Екатерина, положив руку на плечо одной, позвала:

— Лизхен!

Не останавливаясь — шаг влево, шаг вправо, мах влево, мах вправо, — она ответила:

— Я Надина, Лизхен вон та. — И мотнула головой, указывая непонятно на кого — ту ли, что танцевала, ту ли, что играла.

Потёмкин укоризненно смотрел на супругу: неужто собственного дитяти признать не может? Екатерина смутилась: