Преданный и проданный

— Они сами, ваше превосходительство, я требовал уйти, не хотят, — развёл руками лекарь.

— Умница, заботница... — Елизавета подошла к Екатерине, прижала её голову к груди, погладила по волосам.

— Он так мучается, матушка, — пожаловалась та, подняв заплаканное лицо. — А я так боюсь... Вашего жениха оспа забрала... Неужели судьба? А если Питер... куда ж я?..

— Твоя правда, — бормотала Елизавета, вглядываясь в лицо больного, — хорош ли, плох ли, а тебе, безродной, он всех дороже тут... — Охватила ладонями лицо Екатерины, подняла, заставила посмотреть в глаза: — Уймись, не реви. Бог милостив... Уезжай в Петербург. Не дай Бог, мою судьбу повторить. Я тут побуду какое время...

Екатерина поднялась, как во сне, видя вокруг расплывающиеся фигуры, слыша издалека доносящийся голос Лестока:

— Обмойте руки уксусом, принцесса...

И — страшное, в чёрных пятнах лицо наречённого, тёмный провал рта и глазниц, дрожащие тени.

Выйдя на воздух в тёмную валдайскую ночь, Екатерина задохнулась от холодного морозного ветра. И сразу увидела снежную пустыню, подступающую вплотную тугими сугробами, раздвигающую лес, сливающуюся с низким небом.

Екатерина, одетая в шубку наотпашь, сошла неверными ногами с крыльца, сделала несколько шагов по жёстко хрустящему снегу и остановилась, всматриваясь в мутную бездонь, туда, где смыкалась белая пелена полей с чернотой леса и неба. Покрытые снегом вершины расчёркивали эту границу светлым зигзагом.

Екатерина со страхом вслушивалась в унылый посвист ветра, тоскливое шуршание позёмки и рвущий душу заунывный вой собаки. И вдруг — словно надежда в царстве смерти — одинокая, еле видимая красноватая звёздочка трепетно замигала вдали, пробивая набегающую хмарь.

И тогда Екатерина зашептала горячо и страстно, обращаясь к пустоте и тьме вокруг:

— Не попусти меня, Господи, не оставь милостью своей, не покинь...

И уже разгорались красные сполохи костра, разложенного ямщиками для сугрева, и высветили они неожиданно жёсткий профиль будущей царицы, вспыхнули искромётно на бриллиантах подвесок, высушили слёзы на глазах...

Глава вторая ЗАМУЖНЯЯ ДЕВИЦА

1

Великий князь Пётр Фёдорович и до оспы не был красавцем, хотя его продолговатое и несколько вислогубое лицо имело обаяние детской наивности. Оспа же, оставив после себя бесчисленные щербины, огрубила и состарила лицо, губы его ещё больше отвисли и растянулись, утратив форму и подвижность, стали плоскими щёки, оттопырились и расплылись уши. Пышный и высокий чёрный парик, который натянули на жениха, чтобы сделать его выше ростом, лишь выявил несоразмерность головы и фигуры, характерную для карликов. Топорную грубость лица подчёркивали и лёгкий газовый шарф, и кружевное жабо сорочки, взбитое над бортами белого свадебного кафтана, обильно расшитого золотом и увешанного орденскими крестами и звёздами.

Невеста же, напротив, была бесподобно хороша в светлом и пышном свадебном убранстве — юная и тонкая, она выглядела настоящей принцессой рядом со своим карликом-женихом, больше напоминавшим уродливого гнома из страшной сказки.

Причёска из поднятых куполом и украшенных миниатюрной бриллиантовой коронкой пышных волос и узенькая завитая чёлочка, падающая на высокий лоб, рождали ощущение детскости и чистоты.

Что-то возглашал священник, заканчивающий свадебное наставление, тихо, будто удаляясь, пел хор. Екатерина, глядя на лики святых и шепча молитву, не столько видела, сколько чувствовала рядом дергающегося Петра, который, не понимая значительности момента и откровенно скучая, вертел головой во все стороны. Екатерина слышала, как ему что-то сказала шепотком графиня Чернышева, но он громко оборвал её:

— Убирайтесь, какой вздор! — И, почти не утишая голоса, поведал Екатерине: — Говорит, чтоб я не поворачивал голову, когда буду стоять перед священником, — пусть первой повернёшься ты: кто первый повернётся, тот первый помрёт...

— Какая гадость, — шепнула в ответ Екатерина, — и как некстати.

— Вот я её и спровадил, — ухмыльнулся довольный Пётр.

Корону над головой Екатерины держал граф Разумовский, над Петром — епископ Любекский, представлявший на церемонии Голштинскую фамилию. Курился ладан, поднимаясь к куполу голубыми волнами, было много света от солнца, щедро льющегося сквозь окна, и от тысяч свечей. Архимандрит Симон, приблизившись к молодым, спросил:

— Великий князь Пётр, берёшь ли ты рабу Божию принцессу Екатерину в жёны добровольно и по согласию?

— Йа, йа, доброфольно, — по-русски ответил Пётр.

— Принцесса Екатерина, берёшь ли ты в мужья великого князя Петра Фёдоровича, раба Божия, добровольно и по согласию?

— Да, ваше преосвященство, — отчётливо и громко сказала Екатерина.

— Венчается раба Божия Екатерина рабу Божию Петру... — басом запел Симон, — венчается раб Божий Пётр рабе Божией Екатерине... Отныне и присно и во веки веков будете вы перед Богом и людьми мужем и женой...

Священник подал серебряную тарелочку с золотыми кольцами. Пётр с недоумением уставился на неё.

— Бери кольцо, надень мне на палец, — быстро шепнула Екатерина.