Предатель

– Это не угроза, уважаемый. Это жестокая реальность. Как деловой человек ты должен меня понять. Я не могу допустить утечки информации.

– И что будет, если я откажусь? Ты убьешь меня, гостя, прямо здесь?

– Ты не оставляешь мне выбора.

– Выбор есть всегда. Сегодня я встречу здесь свой конец. А завтра взлетит на воздух весь твой остров. Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что я просчитал все варианты?

Грифон помолчал, не отрывая от собеседника тяжелого взгляда.

– Это все завтра. Которого у тебя не будет.

Некоторое время они стояли как пара собак, готовых вцепиться друг другу в глотку. Потом Шейх медленно кивнул головой.

– Ладно, друг, не будем горячиться, – примирительно сказал он. – Кому будет польза от того, что мы поссоримся?

– Конкурентам, – пожал плечами Грифон, разряжая обстановку.

– Ты убедил меня. Я согласен на твою цену. С условием.

– Я слушаю.

– Ты гарантируешь мне, что никто больше этого оружия не получит. И еще. Как только появится новая разработка большей мощности, я получу ее незамедлительно.

Грифон подумал, потом кивнул головой.

– Согласен.

– Тогда по рукам, как говорят у вас?

– По рукам, – впервые за встречу Грифон улыбнулся.

Они пожали друг другу руки. Шейху не полагалось знать, что у прибора, который он сейчас купил, имелась одна особенность: примерно через год он самоуничтожался. И не то, чтобы это заложено было в программу. Это скорее один из побочных эффектов, который Палыч пытался устранить. Однако на данном этапе Грифон склонен был рассматривать недостаток как достоинство. «Луч смерти» – тонкая игрушка. Кто способен доказать, по чьей вине взорвется прибор? Особенно, когда свидетелей не будет.

Как? Какими судьбами, звездой путеводной, сверкнувшей в темноте, занесло на необитаемый остров основу существования Грифона? Кому выразить слова благодарности за то, что первая же волна-убийца высотой с небоскреб не накрыла его яхту в открытом море, а понесла «бережно» со скоростью ветра к чертям собачьим? Что очнулся он лет десять назад на необитаемом острове – некогда части чего-то большего, от которого осталось рожки да ножки. Грифон рыскал в поисках пропитания, исследуя каждый клочок затерянного на планете клочка суши. Но особый трепет до сих пор в нем, тогда еще Александре Чермыше, вызвал случай, благодаря которому он попал в бункер.

Случайно, конечно. Глупо думать, что его направили туда некой космической рукой. Хотя после последующих событий к этой мысли склониться легко. В тот день Грифона загнал под землю клубок змей. На южную конечность острова он забрел, увлеченный погоней за козочкой, грациозной, как лань. И оказался в кольце шипящих кобр. Большего ужаса после начала наводнений ему испытывать не доводилось. Они были повсюду. Рябые, гибкие. Смертельно-опасные. Будто по мановению волшебной палочки, сведенные в единую точку планеты. Спасаясь, Грифону приходилось отступать. Тогда-то он и угодил в ловушку.

О чем Грифон думал, когда проломив сплетение лиан, падал куда-то в пропасть, обдирая руки до крови и ломая ребра? Он помнил ту мысль, что сопровождала его полет. Это конец, конец. Одно единственное слово, повторенное сотню раз. Или пару десятков. Кто считал?

Когда Грифон очнулся, светило солнце, пробиваясь сквозь листву высоко над головой. Сверху капала вода. Влага сочилась по вывороченным корням, изрезавшим узкое жерло шахты, на дне которой лежал он. Страшно, но новоиспеченный робинзон не испытал радости, с трудом поднимаясь на ноги. Руки-ноги целы. А что в груди саднит при каждом вздохе – пустяки, о которых не стоило думать. И прямо перед ним, среди сплетенной зеленой ерунды, четко обозначился ход. Пригибаясь, он побрел по бетонной трубе, свободный от всяких мыслей, как птица в полете.

Откуда взялся бункер, лежащий так глубоко под землей? Почему там до сих пор работал генератор переменного тока, после легкой заминки отозвавшийся на нажатие рамки выключателя? Каким чертом неведомых строителей угораздило сидеть на стульях с дырой посредине?

Все вопросы пришли позже. А тогда Грифон потеряно бродил среди диковинных мониторов, чудной мебели и странно отливающего малиновым цветом шара, лежащего в стеклянном столбе глубоко под землей.

Он остался там ночевать, на дырявой кровати, словно у того, кто пользовался ею до него, в заднице имелось какое-то уплотнение. Чувство, которое заставило его очнуться среди ночи, будило его до сих пор. Необыкновенное, будоражащее ощущение причастности к чему-то значительному. Большему, чем весь земной шар. Грифон вдруг представил себя единицей. Не частицей чего-то, а именно самостоятельной единицей, от которой много что зависит и которая следовала по заданной орбите. Иными словами, тем винтиком, что регулировал порядок во вселенной.

Потом все прошло. Это проходит и сейчас, стоит ему проснуться среди ночи. Внезапное и сводящее с ума осознание себя творцом. Небожителем, создателем, богом, проецирующим желания на плацдарм под названием Земля.

Вскоре рыбаки забрали робинзона с острова, но меньше чем через год графом Монте-Кристо, одержимым тайным знанием, он вернулся. Только на сей раз не один.