Предатель

– Ты сам пошел на это. Честное слово, я до последнего думал, что тебя отпугнет мой рассказ о неудачных операциях. Но я ошибся. Тебя, как человека с непомерными амбициями… Только без обид, хорошо? Так вот. Тебя по жизни волнует только одно – возможность быть не просто первым, нет. Быть единственным! Из десяти только одна операция оказалась успешной. И я честно поставил тебя в известность. Но этот единственный шанс… Короче, ты завелся. Тихо, тихо, Егор. Ты выносливый человек. Еще чуть-чуть. Знаешь, какие у тебя были глаза, когда я тебе заявил о том, что операция будет проходить без наркоза?

Мучительный, долгий стон.

– Почти все… Так, о чем я говорил? А. Так вот, у тебя были глаза зверя, угодившего в ловушку. И способного отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться на свободу. На самом деле, мне неинтересно, что толкнуло тебя на такой риск. Меня как исследователя волнует только результат. И чем больше я получу добровольцев, тем лучше. А вот с ними, как и ожидалось, возникли проблемы. Даже конечная перспектива, как то – «кошачье зрение» или возможность дышать под водой, не привлекает людей. Всех отпугивает плата за вновь приобретенные способности – боль. Кстати, о боли. Вот сейчас будет очень больно и придется потерпеть…

Тягостный, хриплый стон обрывается. И не темнота, а наоборот – яркий свет бросает сознание в небытие.

* * *

Опускалась ночь. Как всегда равнодушная, лишенная всяких принципов и на все закрывающая глаза. Было душно. Влага липкой паутиной выступала на коже. Где-то заунывно скрипела дверь, нарезая тишину на равные части. Тучи рассеялись, и на небосводе возникла луна, одноглазо наблюдавшая за тем, что творилось на земле. Расчлененную на тысячи островов и островков сушу ближе к утру накроет приливной волной, и лишь тем, что побольше, удастся удержаться на поверхности и встретить рассвет.

На дереве, слившись с густой листвой, уже почти сутки сидел Дикарь. Он развлекал себя страшными воспоминаниями, как мазохист, копаясь в том, что было скрыто. Напротив, на многочисленных сваях, погруженных в прибрежные волны, застыл бывший рыбоперерабатывающий комбинат. Огромный, трехуровневый, с амбразурами выбитых окон на верхнем этаже, он напоминал несуществующего монстра – этакую чудовищную многоножку, несущую уродливое тело в море на ногах-сваях. Грязно-коричневые пятна с ржавыми потеками только усиливали впечатление. Шкура гигантского зверя потрескалась и сочилась влагой, отливающей серебром в лунном свете. Время шло – то загорались искры в осколках стекол, то потухали, когда ночное светило накрывали облака.

Подступиться к монстру посуху не представлялось возможным. Сразу за кромкой каменистого берега начиналась глубина. Дальше, в метрах двадцати выступали из воды серые осклизлые сваи, несущие на себе тело комбината. Дикарь сидел на дереве, отстоявшем от крыши метров на сорок. Были деревья, подступающие ближе, но на их редкую листву положиться было нельзя.

Мысли лезли в голову, как опоздавшие пассажиры в переполненную лодку. Все это время, с тех пор как вернулась память, Дикарь пытался примирить тех людей, что уживались в нем странным образом. У него ничего не получалось. Рамзес и Дикарь – два человека, которые не хотели понимать друг друга.

Рамзес, или Егор Киреев – твердолобый, непробиваемый, с детства культивирующий в душе все, что спорило с общечеловеческими принципами, напрочь лишенный таких понятий как доброта и жалость, зарабатывающий себе на жизнь тем, что отнимал ее у других. Он хорошо разбирался в оружии и не только владел основами всех известных единоборств, но и достиг высот в искусстве их сочетания. Об отношениях с девушками и говорить не стоило – мимолетные связи оставляли за спиной женские слезы и проклятия. И последнее – самое сложное. Вдруг выяснилось, что Рамзес с легкостью разменял близких друзей на пачки зеленых.

Как Рамзесу было понять Дикаря? Того, кто считал самым главным – умение оставаться Человеком. Особенно сейчас, когда пришел в движение привычный Мир, в своем стремлении избавиться от человечества как змея сбрасывающий старую шкуру, чтобы дать возможность отрасти новой. И это нечто, либо зародившееся в Океане, либо пришедшее извне, уже скалит острые зубы, предъявляя свои права на пустующий трон.