Предатель (ЛП)

Дрю, поверженный, лежит на земле. Я слышу, как он стонет, пока я уношу ее прочь - не в больницу, где те, кто пришел за ней, могут начать ее разыскивать, а в свою квартиру, расположенную в пустынном и отдаленном коридоре. Я толкаю входную дверь и кладу ее на кровать. Я ощупываю пальцами ее нос и скулы в поисках переломов, затем проверяю пульс и наклоняюсь ближе, чтобы проверить, как она дышит. Все кажется нормальным, ровным. Даже шишка на затылке, несмотря на припухлость и царапины, не выглядит серьезной. Она пострадала не сильно, но могла бы.

Мои руки трясутся, когда я отталкиваюсь от нее. Она ранена не сильно, а вот Дрю - может быть. Я даже не знаю, сколько раз ударил его, прежде чем она назвала мое имя и пробудила меня. Все тело начитает трясти и я проверяю подушку, поддерживающую ее голову, и покидаю квартиру, возвращаясь к ограждению у Ямы. По пути я пытаюсь воспроизвести последние несколько минут в голове, стараясь вспомнить, куда я его ударил и как сильно, но все сводится к чувству ярости.

Интересно, чувствовал ли я то же, что и он, думаю я, вспоминая дикий, пугающий взгляд Маркуса, появлявшийся всякий раз, когда он был зол.

Когда я подхожу к ограждению, Дрю все еще там, лежащий в странной позе на земле. Я перекидываю его руку через свои плечи и наполовину веду, наполовину тащу его в медблок.

Когда я возвращаюсь в квартиру, то немедленно иду в ванную, чтобы смыть кровь с рук - некоторые костяшки моих пальцев разбиты, порезаны от контакта с лицом Дрю. Если Дрю был там, другой атакующий должен быть Питером, но кто третий? Не Молли - фигура была слишком высокая, слишком большая. Вообще, есть только один инициированный такого размера.

Ал.

Я смотрю на мое отражение, будто могу увидеть в нем частички Маркуса, глядящего на меня из зеркала. У уголка моего рта рана - Дрю ударил меня в какой-то момент? Неважно. И провал в памяти неважен. Важно то, что Трис дышит.

Я держу руки в прохладной воде, пока та не становится чистой, после вытираю их полотенцем и иду к холодильнику за пакетом льда. Когда я иду к ней, я понимаю, что она проснулась.

- Твои руки, - говорит она, и это так смешно, так глупо - волноваться о моих руках, когда она недавно висела над пропастью со сдавленным горлом.

- Мои руки, - говорю я раздраженно, - не должны тебя беспокоить.

Я нависаю над ней, помещая пакетик со льдом  под голову, где я ранее нашел шишку. Она поднимает руку и слегка касается моего рта кончиками пальцев.

Я никогда не думал, что можно почувствовать прикосновение таким образом, - будто всплеск энергии. Ее пальцы мягкие, любопытные.

- Трис, - говорю я. - Я в порядке.

- Почему ты там оказался?

- Я шел из комнаты контроля. И услышал крик.

- Что ты сделал с ними?

- Я отвел Дрю в больницу полчаса назад. Питер и Ал убежали. Дрю утверждает, что они просто пытались напугать тебя. По крайней мере, я думаю, это то, что он пытался сказать.

- Он в плохом состоянии?

- Жить будет. В каком состоянии, сказать не могу, - отвечаю я.

Я не должен позволить ей видеть эту сторону меня, сторону, которая получает дикое удовольствие от боли Дрю. У меня не должно быть этой стороны.

Она дотягивается до моей руки, сжимает ее.

- Хорошо, - говорит она.

Я смотрю на нее сверху. У нее тоже есть эта сторона, должна быть. Я видел, как она смотрела, когда побила Молли, так, будто собиралась драться до конца, независимо от того, без сознания был ее противник или нет. Может быть, мы с ней одинаковые.

Ее лицо искажается, кривится, и она начинает плакать. Чаще всего, когда передо мной кто-то плакал, у меня перехватывало дыхание, будто мне нужно было сбежать от человека, чтобы дышать. С ней я не чувствую себя подобным образом. С ней я не беспокоюсь, что она ждет от меня слишком многого, или что ей от меня что-то нужно. Я опускаюсь на пол, так, что мы оказываемся на одном уровне, и мгновение осторожно смотрю на нее. Затем я дотрагиваюсь рукой до ее щеки, обращая внимание на то, чтобы не нажимать на проявляющиеся синяки. Я провожу большим пальцем по ее скуле. У нее теплая кожа.

У меня нет подходящего слова, чтобы описать, как она выглядит, но даже сейчас, когда ее лицо местами опухло и лишено цвета, в ней есть что-то необыкновенное, чего я не замечал раньше.

В этот момент я в состоянии принять неизбежность того, что я чувствую, пусть и без удовольствия. Я должен поговорить с кем-то. Я должен доверять кому-то. И почему-то я знаю, я знаю, что это она.

Я начну с того, что скажу ей мое имя.

Я приближаюсь к Эрику в очереди за завтраком, стоя позади него с подносом, пока он накладывает омлет в свою тарелку с помощью ложки с длинной ручкой.

- Если бы я сказал, что вчера вечером на одного обучающегося напали несколько других обучающихся, - говорю я, - тебя вообще бы это взволновало?

Он сдвигает омлет на одну сторону тарелки, и приподнимает плечо.