Ее голос звучит хрипло и низко.
- Как, по-твоему, твоему отцу удалось лгать тебе про меня все эти годы? Ты думаешь, другие лидеры Отречения не помогли ему, не сохранили ложь? Они знали, что я не была беременна, что никто не вызывал врача, тела не было. Но, тем не менее, они сказали тебе, что я умерла, разве нет?
Раньше мне не приходило это в голову. Тела не было. Тела не было, но все эти мужчины и женщины, продолжавшие сидеть в доме моего отца в то ужасное утро и на похоронах вечером, притворялись для меня и для остальных членов Отречения, и даже их молчание говорило: никто бы нас не покинул. Кто бы захотел?
Я не должен бы удивляться, обнаружив, что фракция полна лжецов, но, возможно, часть меня все еще наивна, как дитя.
Теперь уже нет.
- Подумай об этом, - говорит Эвелин. - Ты действительно хочешь помочь им, тем людям, которые готовы сказать ребенку, что его мать мертва, лишь бы сохранить лицо? Или ты хочешь помочь устранить их от власти?
Я думал, что знаю. Те невинные отреченные, постоянно оказывающие услуги и кивающие на разный манер, они должны быть спасены.
Но те лжецы, которые заставили меня погрузиться в скорбь, которые оставили меня наедине с человеком, причинившим мне боль - нужно ли спасать их?
Я не могу смотреть на нее, не могу ей ответить. Я дожидаюсь, пока поезд поедет мимо платформы, и выпрыгиваю из него, не оглядываясь.
- Не пойми меня неправильно, но ты выглядишь ужасно.
Шона садится в кресло рядом со моим, опуская поднос на стол. У меня ощущение, что вчерашний разговор с матерью - это внезапный, оглушающий шум, и теперь все остальные звуки стали глуше. Я всегда знал, что мой отец жесток. Но я всегда считал, что другие отреченные невинны; глубоко внутрия всегда считал себя слабаком за то, что покинул их, будто будучи предателем собственных принципов.
Сейчас мне кажется, что, независимо от принятого решения, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу Отречение о планах нападения, которые нашел на компьютере Макса, я предам Бесстрашие. Если я не предупрежу, я снова предам свою прежнюю фракцию, гораздо в большей степени, чем предал до этого. Мне придется выбирать, и меня подташнивает при мысли о принятии этого решения.
Я пережил сегодняшний день единственным известным мне способом: проснулся и пошел на работу. Я вывесил рейтинги, которые стали причиной некоторых разногласий между мной, отстаивающим назначение большего количества баллов за улучшение показателей, и Эриком, встающим на защиту постоянства в результатах. Я пошел есть. Я пережил эмоции, будто оставив только мышечную память.
- Ты собираешься съесть хоть что-нибудь из этого? - интересуется Шона, кивая головой на мою тарелку, полную еды. Я пожимаю плечами.
- Может быть.
Я вижу, что она собирается спросить, в чем дело, поэтому меняю тему.
- Как дела у Линн?
- Ты должен знать это лучше, чем я, - отвечает она. - Видишь ее страхи и все такое.
Я отрезаю кусочек мяса и прожевываю его.
- На что это похоже? - спрашивает она осторожно, приподнимая брови. - Ну, видеть все их страхи.
- Я не могу говорить с тобой о ее страхах, - замечаю я. - Ты это знаешь.
- Это твое правило или правило Бесстрашия?
- А это важно?
Шона вздыхает.
- Иногда мне кажется, что я ее совсем не знаю, вот и все.
Мы доедаем оставшуюся еду в тишине. Именно это мне нравится в Шоне больше всего: ей не нужно заполнять пустые места. Когда мы заканчиваем, мы вместе уходим из столовой, и Зик зовет нас с другой стороны Ямы.
- Эй! - восклицает он, крутя рулон липкой ленты на пальце. - Как насчет того, чтобы пойти и попинать что-нибудь?
- Давай, - в унисон отвечаем мы с Шоной.
Мы идем к спортзалу, Шона рассказывает Зику о неделе у Стены.
- Два дня назад идиот, с которым я патрулировала, начал сходить с ума, клянясь, что что-то видел снаружи... Выяснилось, что это был пакет!
Рука Зика скользит к ее плечам. Я сжимаю пальцами костяшки рук и стараюсь не мешать им.
Когда мы подходим ближе, мне кажется, что я слышу голоса. Расстроенный, открываю дверь пинком. Внутри находятся Линн, Юрайя, Марлен и...Трис. Столкновение миров немного путает меня.
- Кажется, я что-то слышал, - говорю я.
Юрайя стреляет по мишени из игрушечного пластикового пистолета, вроде тех, что бесстрашные держат забавы ради - я знаю точно, что он ему не принадлежит, значит, он, скорее всего, Зика, а Марлен что-то жует. Она улыбается и машет мне, когда я захожу.
- Оказывается, это мой брат-идиот, - говорит Зик. - Вас не должно быть здесь после отбоя. Осторожно, а то Четыре расскажет Эрику и тот с вас скальп снимет.
Юрайя кладет пистолет на пояс сбоку, не разряжая его для безопасности. Когда-нибудь он закончит с дырой в заднице от пистолета, выстрелившего через штаны. Я не указываю ему на это.
Я держу дверь открытой, чтобы пропустить их через нее. Когда Линн проходит мимо, она говорит:
- Ты не рассказал бы Эрику.
- Нет, не рассказал бы, - отвечаю я. Когда Трис проходит мимо меня, я выставляю руку, и та автоматически занимает пространство между лопаток. Я даже не знаю, было ли это подсознательно или нет. И меня это не заботит.