Предатель памяти

– Значит, дело не в ребенке, – сказала Хейверс Томасу Линли, подводя итоги своего второго визита в монастырь Непорочного зачатия. – Кстати, парня зовут Джереми Уоттс. Монахиня всегда знала, где он и что с ним, а Катя Вольф всегда знала, что монахиня это знает. И за двадцать лет ни разу не поинтересовалась о нем. За двадцать лет ни разу не захотела поговорить с сестрой Сесилией. Так что дело не в ребенке.

– В этом есть что-то противоестественное, – задумчиво сказал Линли.

– В ней вообще много противоестественного, – ответила Хейверс. – Да и во всех них. В смысле, взять хотя бы Ричарда Дэвиса, инспектор. Ну ладно, хорошо, Вирджиния была умственно отсталой. Ему это было неприятно. Кому это может быть приятно, понятное дело. Но ни разу не навестить ее… и позволить своему отцу диктовать, как поступать с ней… И какого черта они с Линн вообще жили с родителями? Может быть, конечно, Ричард из тех типов, кому страшно важно жить в супернавороченном квартале вроде Кенсингтона. Или, например, папаня с маманей грозили урезать наследство, если Ричард не будет участвовать в оплате жилья и присматривать за ними. И все равно…

– Отношения между отцом и сыном всегда отличаются сложностью, – заметил Линли.

– Они что, сложнее, чем отношения между матерью и дочерью?

– Вот именно. Потому что очень многое остается невысказанным.

Они сидели в кафе на Хэмпстед-Хай-стрит, недалеко от участка на Дауншир-хилл. Их встреча была назначена заранее: Хейверс позвонила Линли на мобильный, когда он выезжал из Стамфорд-Брук. Он сообщил ей о сердечном приступе у Уэбберли, на что она выругалась в сердцах и спросила, чем может помочь. Его ответ дословно совпадал с тем, что сказала по телефону Рэнди, когда звонила матери с последними новостями о состоянии отца незадолго до ухода Линли: врачи наблюдают за ним, а нам остается только молиться.

Хейверс спросила:

– Что значит «врачи наблюдают за ним»?

Линли не ответил, так как подозревал, что слова «наблюдение за состоянием пациента» – это медицинский эвфемизм, означающий ожидание подходящего момента для отключения систем жизнеобеспечения. Сидя напротив Хейверс за столом, на котором стояли две чашки кофе – черный эспрессо для Линли и кофе с молоком, сахаром и шоколадной крошкой для Барбары, Линли вытащил из кармана носовой платок и развернул его на столе, открывая взору констебля его содержимое.

– Сейчас у нас есть только вот это, – сказал он, указывая на осколки стекла, собранные им на краю тротуара на Кредитон-хилл.

– Стекло от фары? – спросила Хейверс, внимательно изучив осколки.

– Вряд ли, если учесть, где я их нашел. А нашел я их под кустом.

– Тогда это может быть чем угодно, а для нас – ничем.

– Знаю, – уныло вздохнул Линли.

– А где Уинни? Он что-нибудь нашел, инспектор?

– Он идет по следу Кати Вольф.

Линли передал ей все, о чем ранее докладывал ему Нката.

– Так вы склоняетесь к тому, что это дело рук Кати Вольф? – спросила Барбара. – Потому что, как я уже говорила…

– Помню-помню. Если убийца – Катя, то действовала она не из-за сына. Тогда какой у нее может быть мотив?

– Месть? Возможно, ее подставили, инспектор?

– А Уэбберли тоже входит в число подставивших? Господи, не хотел бы я так думать.

– Но ведь у него был роман с Юджинией Дэвис, то есть… – Хейверс поднесла чашку с кофе ко рту, но не отпила, а взглянула на инспектора поверх пышной пены. – Я не утверждаю, что он сделал это намеренно, сэр. Но если он был влюблен, то мог потерять объективность, мог… мог поверить под влиянием… В таком плане.

– Но тогда в то же самое должны были поверить и следователи, и присяжные, и судья, – продолжил ее мысль Линли.

– Подобное случается, – парировала Хейверс. – И не так уж редко, как вам отлично известно.

– Хорошо. Принято. Но почему она молчала? Если улики были сфабрикованными, а показания в суде – ложными, почему она не встала и не заявила об этом?

– Мы снова пришли к ее непонятному молчанию, – вздохнула Барбара. – Мы вечно упираемся в него.

– Да. – Линли достал из нагрудного кармана карандаш. С его помощью он стал двигать по платку стеклянные осколки. – Для фары стекло слишком тонкое, – поделился он своими выводами. – Если бы фары делали из такого стекла, то они разлетались бы вдребезги от первого же удара галькой на трассе.

– Разбитое стекло в кустах? – задумалась Хейверс. – Может, от бутылки? Кто-нибудь шел в гости с бутылкой виски под мышкой. А перед этим уже принял на грудь, вот и споткнулся. Бутылка падает, разбивается, и он ногой отбрасывает осколки в сторону.

– Все куски ровные, – возразил Линли. – Взгляните на самые большие из них. Они абсолютно плоские.

– Ладно. Действительно плоские. Но если вы пытаетесь привязать эти осколки к нашим главным действующим лицам, то проще было бы найти иголку в стогу сена.

Линли понимал, что Хейверс права. Он завязал осколки в платок, спрятал их в карман пальто и погрузился в размышления. Пальцами он рассеянно водил по краю чашки, где остывал эспрессо. Хейверс тем временем расправилась со своим pain au chocolat; к ее верхней губе пристали крошки от съеденного с кофе пирожного.