Предатель памяти

– Возможно, кто-то специально подстраивает все так, чтобы казалось, будто происходящее имеет отношение к тому времени. Согласитесь со мной, сэр, что существует куда более глубокая связь – романтические отношения между Уэбберли и Юджинией Дэвис. И тогда логика указывает на Ричарда. На Ричарда или на Фрэнсис Уэбберли.

Линли не хотел думать о Фрэнсис, поэтому он сказал:

– Или на Гидеона, который винит Уэбберли за распад брака родителей.

– Слабовато.

– Но с ним не все в порядке, Хейверс. Вы бы увидели это, если бы встретились с ним. Кстати, у него тоже нет алиби: он говорит, что был в тот вечер один дома.

– Где был его отец?

Линли еще раз сверился с записями:

– Со своей невестой. Она подтверждает.

– Однако если причина убийств – связь между Уэбберли и Юджинией, то у Ричарда куда более сильный мотив, чем у Гидеона.

– Хм. Да. С этим я соглашусь. Но даже если принять, будто это он переехал бывшую жену и сбил Уэбберли, то остается очень интересный вопрос: почему он ждал столько лет?

– Он был вынужден ждать. Катю Вольф отпустили только недавно. Он правильно рассудил, что она станет нашей первой подозреваемой.

– Долго же он носился со своей неутоленной ревностью!

– Тогда, может быть, это какая-то новая, недавняя ревность.

– Недавняя… Вы предполагаете, что он влюбился в нее во второй раз? – Линли помолчал, взвешивая новую версию. – Хорошо. На мой взгляд, это маловероятно, но давайте обсудим и такую возможность. Допустим, его любовь к бывшей жене чудесным образом возрождается. Начнем с их развода.

– Да, она бросила его, и его сердце было разбито, – подхватила Хейверс.

– Точно. Затем у Гидеона возникают проблемы со скрипкой. Его мать читает про это в газетах или слышит от Робсона. Она впервые за много лет связывается с Ричардом.

– Они часто говорят по телефону. Они вспоминают прошлое. Ему кажется, что у них назревает ренессанс отношений, и он вспыхивает как спичка…

– Правда, нам приходится закрыть глаза на существование невесты в лице Джил Фостер, – вспомнил Линли.

– Подождите, инспектор. Ричард и Юджиния говорят о Гидеоне. Они говорят о былых временах, об их браке, о чем угодно. Все, что он когда-то чувствовал к ней, оживает. Он готов перейти к действиям и вдруг обнаруживает, что у него есть соперник – Уайли.

– Не Уайли, – поправляет ее Линли. – Майор слишком стар. Дэвис не воспринял бы его как серьезного противника. Кроме того, сам Уайли говорил, что Юджиния собиралась рассказать ему что-то важное. Так она и сказала ему. Однако три ночи назад у нее не было желания говорить об этом…

– Так как она направлялась в Лондон, – закончила Хейверс. – На Кредитон-хилл.

– К Пичли-Пичфорду-Пичесу, – сказал Линли. – Конец – это всегда начало, вы никогда не задумывались над этим парадоксом?

И тут он нашел в своем блокноте информацию, которая все это время находилась у него перед носом и только и ждала, когда на нее обратят внимание и верно интерпретируют.

– Стойте! – воскликнул Линли. – Когда я заговорил о том, что у Юджинии может быть мужчина, Дэвис сразу же назвал Пичеса. Именно эту фамилию. Без капли сомнения в голосе. Я так и записал с его слов – Пичес.

– Пичес? – спросила Хейверс. – Нет. Он не мог назвать его так, инспектор. Это не…

Зазвонил мобильный телефон Линли. Он схватил его со стола и поднял указательный палец, показывая, чтобы Хейверс обождала немного. Она нетерпеливо постучала сигаретой о край пепельницы, стряхивая пепел, и спросила:

– Когда именно вы разговаривали с Дэвисом, инспектор?

Линли отмахнулся от нее, нажал на кнопку «соединение» на телефоне и произнес:

– Слушаю.

Звонок исходил от старшего инспектора Лича.

– У нас еще одна жертва, – сообщил он.

Уинстон Нката прочитал вывеску «Тюрьма ее величества “Холлоуэй”» и с особой остротой осознал тот факт, что если бы его жизнь пошла бы слегка иным путем, если бы его мама не упала в обморок при виде сына с тридцатью четырьмя швами на лице, стягивающими ужасную рану, то сейчас он мог бы проводить свои дни в одном из подобных заведений. Не именно в этом, потому что здесь держат только женщин, но в очень похожем. В тюрьме «Скрабс», например, или «Дартмур», или «Вилль». Не умея строить жизнь на свободе, он бы отбывал срок за решеткой.

Но его мама упала в обморок. Она пробормотала: «О, золотко мое» – и скользнула на пол, как будто ее ноги вдруг превратились в желе. И когда он увидел, как она лежит на полу травмпункта с тюрбаном, сбившимся на сторону, отчего стало заметно, что она почти седая, – это заставило юного Уинстона наконец воспринять ее не как неодолимую силу, а как живого человека, как женщину, родившую его, которая любит его и хочет им гордиться. Это и стало поворотным моментом в его жизни.