Предатель. Рассказы

Но не так и здесь гладко выходило. Из рук всё валится. Особенно с шести вечера – когда мама домой приходит. Полная парализованность: ни работать, ни книгу читать, ни из комнаты выйти… Страх какой-то утробный. Благо ещё своя комната, отдельная.

Начал Сева в себе копаться. Под пивко. Почему он такой никчёмный и жизнь у него не складывается? Не урод. Девкам вроде нравится.

Выяснилось: тянет Севу исключительно к стервам. Попадётся девочка хорошая: и вежливая, и заботливая, и любит вроде бы… вот как Юля Клешкова – соседка, – нет… не то что-то… скучно.

Такую надо! – с увесистой попой, а главное, чтобы душу вытрясла, чтобы ревность, контроль по полной, чтоб издёвки и опять же оскорбления: «Идиот!».

Ира, бывшая жена, – хороший пример: чуть не поубивали друг друга. Это другим Юли и Наташи попадаются, а ему Иры, Марины и Тани исключительно. Мама тоже Татьяна. «Тенденция», – подумал Сева.

Дошёл Сева в своих исканиях до крамольной мысли: «Мама его собственная ведь тоже стерва!»

Просто он раньше не задумывался, привык: мать – свято. И любил ведь маму – куда денешься?.. А со стороны посмотреть – вылитая стерва. Отца выгнала, ни с одним мужиком после ужиться не смогла. «Кто это выдержит?» Последний вообще пацан, на двенадцать лет её младше. И тот сбежал в прошлом году.

Конечно, Сева в состоянии депрессии перестарался несколько с выводами. Но надо сказать: Татьяна Михайловна была действительно женщиной довольно жёсткой и властной. Работала она главным бухгалтером в фирме «Эдельвейс».

Психологию Сева в университете изучал, но плохо. Пробило вдруг – накупил в магазине книжек по психоанализу. И ещё Зощенко попался: «Перед восходом солнца». Друг ему советовал как-то, Андрей, однокурсник бывший: «Тоже психоанализ там, но круче». – «Какой психоанализ… Он же юморист!» – «Сам увидишь… не пожалеешь…» И не пожалел. Хуже.

Пылились полгода книжки, пока совсем не припекло. Не любитель Сева сложных книжек, несмотря на высшее образование… Начал с чего полегче, с Зощенко. Прочёл и подумал: «Ни фига себе!» Потом ещё основами психоанализа шлифонул.

Тут же стал Сева в своём детстве разбираться. Эх! Сева, Сева, знал ли ты, чем это закончится?

В детстве у Севы явный Эдипов комплекс выявился. Если не вдаваться в особенные научные тонкости – трансфер, перенос то есть образа матери на образ женщины вообще, – вот и тяга к стервам.

Начал Сева фотографии детские рассматривать. Тут-то его страх и пробрал… А предупредил ведь Михал Михалыч: опасно самостоятельно… А где деньги взять на психоаналитика? если заказы под любым предлогом не брать.

Никогда Сева не заглядывал в своё детство, забыть хотел, а жить настоящим. Лучше – будущим. Теперь смотрит на фотографию, где отец лихо пиво с горла, голову с чубом запрокинул, Сева в сторонке с пластмассовым трактором, а мама отца взглядом испепеляет. Мурашки по коже. И внутри мурашки.

Смотрит Сева на фото: мама сжимает его руку и не улыбается в объектив – оторопь внутри и холод… Пива налил, как путник в пустыни осушил кружку и сигарету в зубы. Захлопнул альбом.

А оно и без альбома нахлынуло: «Ты меня в могилу загонишь!» Севе от этих слов представляется небольшой монумент и думается: как это такая большая мама в него поместится? Но спросить нельзя, мама разозлилась, а от чего?.. Сейчас уже Сева не помнит.

«Тебе трудно будет в жизни», – это когда мама в пионерский лагерь к нему приезжала, а вожатая нажаловалась, что Сева нелюдимый и ни с кем не дружит. Просился тогда Сева к маме домой, но куда там – «Ты уже взрослый». А какой он взрослый?.. в десять лет.

Да… десять тогда было, или одиннадцать, с третьего на четвёртый класс, – высчитывает Сева и пиво наливает.

Надо сказать, Зощенко в своей повести пишет о снах. Как он сам в них отыскивал причину невроза: рука ему снилась, нищие и тигры. Сколько Сева ни напрягался, ничего такого особенного не вспомнил, чтобы снилось.

Сны он видит только цветные. Но ничего в Севиных цветных снах необычного нет. Всё из жизни. В основном из предыдущего дня. Раз, правда, воевал с белофиннами, раз в Израиле от Моссада спасался, – но это, скорее всего, фильмов пересмотрел.

Зато во сне его мать зовёт: «Всеволод!» – зловещим голосом. Тогда он вздрагивает и просыпается. А что снилось – не помнит. И сейчас у него в ушах это вязкое «Всеволод», рука за сигаретой тянется, а пиво уже кончилось.

После сеанса самопсихоанализа стал Сева мать ненавидеть.

И раньше у них плохо складывалось. Лет с пятнадцати война. Сева шпингалет в комнате приделает, а Татьяна Михайловна дверь вышибет плечиком вместе со шпингалетом. Но терпел Сева. Матери редко перечил.

А теперь стал огрызаться. И чем дальше, тем больше. Всё отчаянней глаза от пола отдирает и в её глаза выпучивает. Она орёт, и Сева орёт. Она оскорбляет, и он оскорбляет.

Раз пришёл Сева домой пьяный. Татьяна Михайловна на него, как водится: «Свинья!» А Сева в ответ: «Сучка!»

Татьяна Михайловна впервые заплакала и закрылась в спальне. Сева в свою очередь дверью хлопнул и пошёл к Дрону водку допивать.