Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен…

И далее: «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к той цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть, и погубить своими руками все, что мешает ее достижению».

И пожалуй, одно из самых страшных мест: «Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела так, чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих».

Как отмечают историки, в подобном максимализме не было ничего по-настоящему нового, но Нечаев обогатил его казуистикой, которая оправдывала ложь, манипулирование, предательство, убийство. Как пишет Нечаев, для революционера «нравственно… все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему». Иначе говоря, если что-то служит делу, оно справедливо. Людьми вполне можно пожертвовать, если это поможет разжечь большой пожар.

Что касается всего остального, служителя революции ждет награда. Он испытывает пьянящее чувство от того, что срывает маски, видит мир без прикрас. Он посвящает себя стремлению к внутреннему совершенству: «Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире».

Избранный считает, что принадлежит к авангарду, аристократии, красному рыцарству. Они с товарищами формируют братство старательно отобранной элиты, которая объединяется в тайной организации. «У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но убежденное в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможны только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию».

Когда «Катехизис революционера» стал достоянием общества, очень многим думающим людям стало понятно, что речь идет не о каких-нибудь нигилистах или романтиках-мечтателях, а о расчетливых и хладнокровных вожаках, готовых на все ради идеи. Заявка на будущее оказалась зловещей.

«Никаких распоряжений от своего имени Нечаев никогда никому из сообщников не давал, – отмечает историк Феликс Лурье. – Все якобы исходило от Комитета, а он лишь доверенное лицо, действующее как передаточное звено, связной между авторитетнейшим Комитетом и „Народной расправой“. Он такой же, как все, их товарищ, но заслуженно облечен особым расположением могущественнейшего Комитета…

Творец „Народной расправы“ никакого Комитета создавать и не собирался. Зачем с кем-то делить власть? Он был столь уверен в себе, что не нуждался ни в чьих советах и помощи. Поэтому состав Комитета Нечаев окружил непроницаемой таинственностью. Пожалуй, это единственный случай, и не только в российской истории. Ни один диктатор не решился на такое».

Выяснилось, что Иван Иванов хотел покинуть ряды «Народной расправы». И тогда Нечаев решил устроить показательную казнь, представив Иванова отступником и предателем, желающим выдать властям заговорщиков. Придуманная и разработанная им акция преследовала главную цель: связать всю эту «пятерку» (ячейки организации состояли из пяти человек) кровью, преступлением. Была одна жертва и четыре убийцы, не считая самого руководителя. Нечаеву было важно, чтобы в преступлении принимали участие все четверо товарищей жертвы. Круговая кровавая порука!

«Для крайних, максималистических революционных течений конца 60-х годов наибольший интерес представляет зловещая, жуткая фигура Нечаева, характерно русская фигура, – отмечал философ Николай Бердяев в своем труде „Истоки и смысл русского коммунизма“. – …Нечаев был, конечно, совершенно искренний, верующий фанатик, дошедший до изуверства. У него психология раскольника. Он готов сжечь другого, но согласен в любой момент и сам сгореть. Нечаев напугал всех. Революционеры и социалисты всех оттенков от него отреклись и нашли, что он компрометирует дело революции и социализма».

После убийства Иванова и разгрома «Народной расправы» Нечаеву удалось эмигрировать, однако в 1872 году швейцарские власти, на покровительство которых организатор «Народной расправы» так надеялся, сговорились с российским правительством и выдали его (и тут не обошлось без предательства!).