После текста манифеста в нижнем углу на машинке напечатано: „г. Псков. …Марта …час …мин 1917 г.“. В эту печатную надпись тонким пером чернилами вписаны цифры „2-го“, „15“ и „3“. Но после цифра „3“ была тщательно затерта. Так что первоначальная печатно-рукописная дата превратилась в „2-го марта 15 час мин 1917 г.“. В правом нижнем углу – подпись: „Николай“. В левом нижнем углу под обозначением даты – скрепа чернилами: „Министр Императорского Двора генерал-адъютант граф Фредерикс“».
Нетрудно заметить, что нигде человек, от имени которого написан этот документ, не назван ни самодержцем, ни императором. Это просто некто «Николай», не назван по имени и фамилии и Алексеев. Между тем, для императорских манифестов была выработана устойчивая формула. Она воспроизводилась типографским способом на печатных бланках Министерства Императорского двора: «Божьей Милостью мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский…» Завершала манифест подпись царя. Час и минута подписи никогда не обозначались.
Существовала строго установленная процедура оформления манифестов. Несмотря на то, что в конце XIX века в России появились пишущие машинки, текст манифеста, на котором ставилась подпись царя, обязательно переписывался от руки. Только в таком виде он получал юридическую силу.
«Может быть, у царя не было возможности оформить надлежащим образом акт своего добровольного отречения? Нет ни малейшего сомнения, что такая возможность у самодержца была», – отмечает Михаил Сафонов.
Николай подписал телеграмму в своем царском вагоне, на перроне города Пскова, где находился штаб Северного фронта. Рядом с царским поездом располагался свитский вагон. Здесь находилась Военно-походная канцелярия императора с персоналом. Служащие канцелярии перепечатывали текст телеграммы на пишущей машинке. Министр Императорского двора В.Б. Фредерикс, через руки которого в течение десятилетий проходили важнейшие документы, скрепил текст телеграммы своей подписью.
«Почему же Николай подписал эту „филькину грамоту“? – размышляет Михаил Сафонов. – Он пытался спасти свою семью. Из Ставки в Псков передали ложные сведения о том, что его жена и больные дети, оставшиеся в Царском Селе без охраны, могут стать заложниками. Если царь откажется отречься, то произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется междоусобная война.
Видимо, это и предопределило дальнейшую тактику Николая. Царь объявил о своей готовности отречься, тем не менее он вовсе не собирался расставаться с властью, а лишь искал способ сохранить ее и спасти семью. Поэтому и подписал документ, который при благоприятных обстоятельствах легко можно было бы оспорить как юридически несостоятельный. К тому же подчистка в дате подлинного документа полностью дезавуировала его. Так что никакого акта об отречении Николая II в действительности не существует…»
«В первый момент, когда стало известно о беспорядках в Петрограде, все командующие фронтами начали формировать части для отправки на подавление „бунта“ в Петрограде, – отмечает историк Владлен Измозик. – Но сведения о событиях в Москве, где гарнизон перешел на сторону революции, и в Кронштадте, где матросы стали убивать офицеров, изменили их точку зрения. Стало понятно, что в тылу может начаться Гражданская война. Отсюда – их мнение о необходимости отречения царя».
Другое дело, что монархисты в огромном числе отступили от своего государя. Вот где предательство! Но и царь бросил их, отказался их возглавить. И что они должны были делать, если монарх, вождь, оказался таким слабым и ничтожным?
Конечно, не заслуживает уважения великий князь Кирилл Владимирович, который не только пришел к Думе во главе Гвардейского экипажа, но и дал интервью вместе с женой: в нем он жаловался на отсутствие свободы и радовался, что стал свободным гражданином. Все это отдает неприкрытым лукавством…
Другое дело – великий князь Николай Михайлович, который в декабре 1916 года пытался убедить Николая II пойти на соглашение с Думой. Это была открытая политическая позиция, а не предательство. Поэтому, на мой взгляд, надо разделять тех, кто до событий Февральской революции выступал против власти в различных формах (в подполье, в Думе, в печати, в докладах), и тех, кто немедленно переметнулся на сторону победителей.
И все-таки чем была Февральская революция: стихийным восстанием или заговором-предательством? Две точки зрения на это, как говорится, имеют место быть и имеют право на существование.