Предательство в Неаполе

Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. Как он узнал? Что это значит? Смотрю то на Луизу, то на Алессандро. Может быть, до него дошли сплетни, гуляющие по залу суда от подсудимых к адвокатам и судьям. Пусть ничего в этом страшного нет, пусть все совершенно невинно, все равно теперь я вынужден думать об Алессандро по-иному или, скорее, вынужден изменить свое мнение о нем как о человеке, не запятнанном пороками той атмосферы, в которую он окунается ежедневно. И даже если это всего лишь сплетни в зале суда, то это значит, что в принципе возможен неформальный обмен информацией между Алессандро и каморрой. Потом я припомнил, как Алессандро на глазах всего суда болтал о чем-то с Лоренцо Саварезе. Разумеется, Джованна опасается Алессандро не потому, что тот расскажет все Лоренцо. Наверное, она даже не знает, насколько Алессандро предан своему делу. Может быть, Джованна и не верит в преданность. А что же я сам? Сразу же, как только девчонка обратилась ко мне, следовало идти прямиком к Алессандро. Он потому и сердится, что я повел себя нелояльно. Я помню, насколько важен для него этот процесс. А я рискнул поставить судью под удар. Ему пришлось прибегнуть к проверке слухов, которые он всегда подчеркнуто пропускал мимо ушей, а в этот раз — не смог. Из-за какого-то английского туриста, приятеля его жены и сестры одного из обвиняемых — самого главного обвиняемого.

Вот сейчас, кажется, подходящий момент для того, чтобы признаться, что я пришел сюда прямо от Джованны, но… нет, не признаюсь, не могу. И причиной тому страх, только совершенно иного толка. Во-первых, я боюсь, что Алессандро еще больше рассердится на меня, во-вторых, не хочется, чтобы он еще больше во мне разочаровался. Такое впечатление, будто он может отчитать меня, как отец сына, и это мешает мне рассказать все чистосердечно. Я пытаюсь пошутить: «Что ж, в любом случае она чересчур молода для меня». Да, я произнес что-то в этом роде, но никакого ответа не последовало.

В первый раз чувствую, что злоупотребил гостеприимством. Извинения мои не вызвали никаких ободряющих заверений. Ни хозяин, ни хозяйка не предложили наполнить мой стакан. Теперь я ощущаю себя нарушителем спокойствия, а не гостем. Даже Луиза, с которой еще вчера мы ворковали, как парочка влюбленных, не делает никакой попытки сгладить неловкость.

— Мне надо идти, — говорю я и направляюсь к двери.

— Луиза… — произносит Алессандро и взглядом приказывает: проводи. Потом протягивает мне руку и говорит: — Доброй ночи.

В коридоре я шепчу:

— Боже, какая жалость! Я понятия не имел… Он и вправду сердится, да?

— Он не сердится. Он устал. Он чувствует груз ответственности. И в данный момент ему ни до чего.

— Просто скажи ему, чтобы выкинул все из головы.

— Не так-то это просто. Он не хочет, чтобы ты имел какое-то отношение к его делам. Он хочет, чтобы ты наслаждался Неаполем. Для него это очень важно.

— Он что-нибудь предпримет?

— Не знаю, но тебя больше беспокоить не станут. Поверь мне.

— Луиза, ты должна попросить его ничего не делать. Пожалуйста. Я обещал Джованне.

— Что ты обещал Джованне? — резко вопрошает она.

— Что я никому не расскажу о ее планах.

— В таком случае ей вообще незачем было просить тебя о помощи. — Кажется, Луизу больше задевает присутствие в моей жизни другой женщины, нежели опасность, в какой я могу оказаться, или неприятности, которые эта история может навлечь на ее мужа.

— Ради всего святого, Луиза! — восклицаю я. — Подумай, к чему это приведет.

Мы оба оглядываемся на дверь гостиной. Ни ей, ни мне не хочется, чтобы Алессандро нас услышал.

— Послушай. Ты был его гостем. Ты мой друг. Он сочтет своим долгом разобраться в этом деле.

— Не надо было мне ничего говорить!

Луиза немного оттаивает:

— Не волнуйся. Это пустое. Все будет отлично. Только, знаешь, порой я думаю, что мы не вполне осознаем, насколько тяжела его работа и с чем ему приходится бороться.

— Обещай устроить так, чтобы он ничего не предпринимал.

— Обещаю, что попробую. Но и ты должен дать обещание, что будешь держаться от нее подальше, как он и просил.

— Луиза, ты не представляешь, на что похожа ее жизнь…

— Уговор есть уговор.

Я не уверен, что сдержу обещание. Луиза смотрит на меня в упор.

— Что?

— Обещай.

— Я обещаю.

— Хорошо. Теперь ступай домой, а завтра утром поедем в Сорренто. Еще разок сыграем в «Монополию» — и все позабудется.

Мы целуем друг друга в щеку. Луиза позволяет мне крепко обнять ее, понимая, каким вдруг одиноким я себя ощутил.

Я выхожу в ночь под приглушенные звуки шопеновского ноктюрна. Музыка задумчивая, грустная, рассерженный человек такую не выберет. Я останавливаюсь и слушаю, обессиленный и преисполненный чувств. Живи я в этом городе, тоже, наверное, играл бы на рояле и, наверное, исполнял бы Шопена: кто еще способен так разбередить чувства, не тревожа душу?

5