Предчувствие беды

Двенадцатое было рабочим днем – воскресением, но здесь это был рабочий день. Поэтому, с утра на аэрофлотовскую виллу я поехать не смог. Целый день я провел в аппарате ГВС на работе, как всегда бумажной. Кое-кто заметил мою отглаженную форму и вообще опрятный внешний вид – офицеры служащие советниками опрятностью не отличались. Кто бы что ни подумал – их дело.

По пути заехал на базар, купил местное платье, роскошное, расшитое вручную. Следовало бы наверное купить цветы – но цветов здесь не продавали. Цветы в Афганистане не росли, разве что только в посольских садиках да еще кусты роз были около богатых вилл. Но через забор не полезешь же…

На сей раз Юрий Николаевич был на месте, меня он встретил с распростертыми объятьями.

– Заходи, заходи…

– Привезли? – задал я абсолютно невинный с точки зрения постороннего человека вопрос, потому что заказывал кое-какие вещи на перепродажу.

– Привез! – подмигнул мне Юрий Николаевич – пошли в дом!

Наташи нигде не было…

– Что по сторонам так жадно смотришь? – моментально заметил Юрий Николаевич – али шпионов ищешь? Нет здесь шпионов здесь все свои…

Где в комнатах играл магнитофон, кто-то не совсем трезвым голосом пытался перепеть одну песню на английском языке… получалось плохо.

– Вот эти две твои… До машины помочь донести? Давай, бери вот эту.

Юрий Николаевич многозначительно хлопнул по карману сумки, как бы намекая, где и что искать. Потом взял еще одну, такую же. Сумки эти стояли у стены в два ряда, их было не меньше двадцати. Это каков же масштаб перевозок через границу у летчиков Аэрофлота, просто удивительно, что самолеты с таким перегрузом еще взлетают.

И ну и что мне говорить? Юрий Николаевич, я вот только с одной стюардессой повидаюсь – и все? Так что ли?

Сумки были тяжелыми – мы дотащили их до машины, грохнули на заднее сидение, одну за другой. Я достал из кармана заранее заготовленную пачку денег и чеков, а кроме этого в конверте было и другое, кое-что. Юрий Николаевич принял, небрежно так засунул в карман, смяв.

– Через две недели. Удачи.

Здоровья тут мало кто желал – все желали удачи. Без здоровья, больным еще можно как то жить, а вот без удачи…

Не дождался – свернул, отъехав недалеко от аэрофлотовской виллы, к тротуару, обыскал карман сумки, нашел. Пачку бумаги, мятой, исписанной – умаешься пока переберешь да перечитаешь. Но я нашел быстро – на том самом листке край был надорван. На этом самом листке, чернильной ручкой, помимо прочего было написано следующее.

Сыну

Приглашаю посетить Москву вместе с нашим общим другом. С билетами плохо, договоритесь с военными в Баграме.

Жду вас как можно быстрее.

Отец.

А вы думали – на какой-нибудь рисовой бумаге, едва заметными буквами, сжечь по прочтении а можно и проглотить? Никак нет – вот так о никто и не поймет, не будет разбираться в малограмотных каракулях, особенно если слабо владеет русским. Да и не написано тут ничего такого, эти слова можно как угодно поворачивать.

Меры к эвакуации я принял. Но не срочные. Не знал я тогда что такое "срочно" – а в этой проклятой игре речь шла уже не о днях, о часах. Я думал, что по крайней мере дня три у меня точно есть. Вот только их у меня уже не было…

Кабул. Дворец народа

13 сентября 1979 года

23.50. по местному времени

Город затих…

На Востоке – ночь время особое. А в Кабуле – тем более. Тогда в Кабуле еще не было разгула бандитизма, и ночью город спал, даже фонари горели только на главной магистрали города. Спали все, потому что Аллах велел ночью спать. Спали все – кроме тех, кто спать не мог. Тех, чья судьба сейчас решалась…

Несколько машин совпосольства и аппарата ГВС проехали во двор Арка, по привычке Горелов отметил, что охрана во дворце ни к черту. Толком и документы не проверили – а ведь это резиденция главы государства.

Дворец тоже спал, но это была всего лишь видимость. Кое-где из окон пробивались лучики света – плотные темные шторы не давали дню, продолжающемуся для тех, кто работал во дворце, вырваться наружу.

– У Тараки? – негромко сказал посол, показывая на одно из таким образом затемненных окон…

Пост, козыряющий солдат, даже не проверивший у них документов. Темные, тихие коридоры дворца, сколько всего видевшие, что об этом можно написать не одну книгу. Знакомый маршрут к кабинету Тараки – неудавшегося вождя Афганистана.

Нур Мухаммед Тараки сидел на своем месте, за столом, закрыв лицо руками, на какое-то мгновение посол, вошедший в кабинет первым подумал, что он плачет. Но впечатление это было ошибочным – хотя глаза были красные, опухшие. Видимо, Тараки не спал уже больше суток.

Человек, сидевший в кресле совершенно не был похож на себя самого двухлетней, даже годовой давности. Это был уже не революционный романтик, это был практик. Практик, который потерпел поражение…