Предчувствие чуда

Марина снова опустилась на стул. Вот и все. Тягчайшее бремя упало с ее плеч. Доктор Сингх взглянула на свои руки. Может быть, они могли бы и перевернуть того кроху-лакаши? Кто знает, на что еще они способны?

– Конечно, было бы занятно суметь родить в таком возрасте ребенка, увидеть в нем себя. Впрочем, лучше и не думать об этом. Будем помнить лишь тот факт, что мы очень близко подошли к цели.

Доктор Свенсон сделала еще одну нечитаемую запись и положила листок на другой край стола.

– Обязательно заморозьте его, доктор Сингх. Я хочу потом произвести некоторые анализы. Мне нужно знать уровень препарата в тканях.

Марина кивнула. Ей хотелось понять тайный смысл слов доктора Свенсон, особенно тех, что касались ее самой, но мысли путались. Мистер Фокс стремительно уносился от нее вниз по реке, а так хотелось, чтобы он вернулся! Она расскажет про все. Начнет с интернатуры и доведет историю до сегодняшнего дня.

Доктор Свенсон посмотрела на часы, потом сняла их с отекшей руки и положила на стол. С трудом поднялась со стула, выставив огромный живот, свою беременность, свою неудачу.

– Пора нам браться за дело, верно? Выбора нет.

11

Через несколько часов после операции, уже в темноте, Томас с Пасхой сняли матрас с Марининой койки и отнесли в хижину доктора Свенсон. Пришлось вынести из крошечной комнаты стол и придвинуть оба стула к стене, но матрас все-таки поместился; Пасха и Марина могли на нем спать. Правда, Марина не спала, она наблюдала за доктором Свенсон и за переполнявшей хижину ночной амазонской фауной. Похоже, всех насекомых неудержимо влекло к свету, и Марине вспомнилась первая ночь в Манаусе и универмаг Родриго. На следующий день она послала Беноита за самой койкой и за москитной сеткой. Пасха перенес на новое место и свой металлический ящик. В какой-то момент доктор Свенсон открыла глаза и увидела их хлопоты.

– Не помню, чтобы просила вас обоих перебираться сюда, – проворчала она, но не успела Марина пуститься в объяснения, как профессор снова заснула.

Не считая торопливых утренних прогулок к мар-тинам, Марина постоянно находилась возле своей пациентки и наблюдала, как та балансирует между явью и бредом. В моменты ясного сознания доктор Свенсон начинала командовать, требовала померить ей давление, позвать Алена Сатурна, чтобы тот доложился о москитах, показать данные, собранные после операции. Но спустя пару минут возвращался жар, и профессор кричала и заливалась слезами. Она просила принести лед, и Марина шла в лабораторию и откалывала немного от маленького куска, который держала в морозильной камере вместе с образцами крови. В ту же камеру она положила ребенка с загнутым хвостом. Сиреномелия. Лишь спустя пару дней после кесарева Марина вспомнила это название. Единственный раз она слышала его на лекции о врожденных аномалиях, которую доктор Свенсон читала в Университете Джонса Хопкинса. «Сиреномелия, синдром русалки, ноги плода срощены вместе и образуют хвост, гениталии не видны. Вряд ли вам когда-нибудь попадется такое», – прокомментировала профессор и щелкнула переключателем, переходя к следующему слайду. Единственный человечек, который мог узнать, каково иметь матерью доктора Свенсон, не дожил до этого. Его столь удивительным образом начатое существование по сути свелось к научному эксперименту. Когда операция закончилась, Марина коснулась ладонью крошечной головки. Потом Буди накрыла тельце, чтобы уберечь от насекомых, и унесла в лабораторию.

В бреду доктор Свенсон часто произносила отрывки лекций; некоторые Марина даже помнила, например «Внематочную беременность и повреждение фаллопиевых труб». Затем профессор погружалась в беспокойный сон. По ее сосудам медленно циркулировала кровь Томаса Нкомо. Марина поила пациентку и накачивала антибиотиками. Что-что, а ассортимент антибиотиков был у них на уровне хорошей больницы. Она осматривала шов, следила, чтобы не было нагноения. Сидела возле открытой двери и читала подробные записи о малярии. Шли дни, горячка проходила, потом начиналась снова. Марина то увеличивала, то уменьшала дозировку. Прошло немало дней, прежде чем доктор Свенсон смогла сесть, а потом и встать. Марина опасалась тромбов. Опираясь на доктора Сингх и Пасху, профессор одолевала половину пути от хижины до лаборатории, а когда снова ложилась, не в силах даже заснуть от усталости, Марина читала ей главу из «Больших надежд». Это вошло у них в обычай, и, если глава выдавалась особенно хорошей или день особенно скучным, профессор просила почитать еще. Пасха сидел на полу с бумагой и ручкой, старательно царапая буквы. Марина написала на листке «доктор Свенсон» и положила на грудь больной. Написала «Марина» и положила себе на колени.

– Боитесь, что я забуду свою фамилию? – поинтересовалась доктор Свенсон, когда проснулась и обнаружила на себе бумажку.

– Я пытаюсь научить его новым словам, – объяснила Марина.

Профессор вернула бумажку на место и легонько хлопнула по ней ладонью:

– Хорошо. Пускай запоминает. Доктор Экман все учил его писать «Миннесота». Только пользы мальчику от этого не было никакой.