Предчувствие смуты

На всякий случай капитан позвонил в соседнее государство — на российскую заставу. Там этот звонок расценили как шутку. Местные жители ходят, как ходили раньше: кто-то ищет заблудившуюся телку, кто-то бежит в магазин за чекушкой. Здесь, как и в других пограничных селах, незыблемо действует правило торговли: в России открывают магазины на час раньше, чем на Украине, а на Украине закрывают на час позже, чем в России. Вот и бегают через границу граждане разных государств за одним товаром.

Кто-то в Киеве (разумеется, не от большого ума) поменял часовые пояса, что в Слободскую Украину вносило великую путаницу, особенно на железной дороге: кто время считал по-московски, тот, случалось, опаздывал, кто считал по-киевски, тот целый час слонялся по перрону, мог на столбах почитать все объявления.

— Пускай переходят, где им удобно, — ответила украинскому капитану российская сторона. — Попадутся — задержим.

— Слышали? — сказал Перевышкам капитан Огнивенко. — У нас бесследно еще никто не пропадал. Сами дорогу найдут, не дети.

И старики отправились домой, так ничего не узнав о судьбе Миколы и его предполагаемой невесты.

Но как же они были удивлены, когда на освещенной веранде своего дома увидели сына и незнакомую молодую женщину!

— Ну, слава богу, приехали без нашей помощи, — обрадовалась Клавдия Петровна и обратилась к мужу: — Нужно тебе было, старик, паниковать?

— Граница, — огрызнулся Андрей Данилович. — Тут и пристрелить могут. Свернешь с нейтральной полосы…

Их с веранды заметили, и старики прекратили спор.

Как вышли на пенсию, так все чаще стали спорить, притом по любому поводу. А повод, если есть желание высказаться, всегда найдется.

Веранда была ярко освещена. Долгожданные гости собирались ужинать. Перед ними стоял кувшин с молоком, нарезанный крупными ломтями хлеб домашней выпечки и глубокая миска с медом.

Микола суетливо поднялся.

— Это, дорогие родители, моя Соломия.

Андрей Данилович сразу чуть ли не официальным тоном:

— А как по отчеству?

— Зовите просто — Соломия, — робко произнесла долгожданная гостья.

— Ну, Соломия, так Соломия. В наших краях это редкое имя. Главное при имени — человек. Если он с мозгами, любое имя его украсит.

Клавдия Петровна обняла гостью и с близкого расстояния вдруг разглядела ее худощавое смуглое лицо: под глазами синюшные пятна, левая бровь глубоко рассечена. Отшатнулась в ужасе:

— Кто ж это тебя так, дочка?

За Соломию ответил Микола:

— В аварии побывала. В нашем деле аварии случаются часто.

Отец укоризненно взглянул на сына: при чем тут аварии? А шея? Тоже в кровоподтеках. Как будто волки зубами хватали. И, что еще было заметно, в больших темно-карих глазах — пережитый ужас.

«Нет, тут что-то посерьезней», — с тревогой подумали родители Миколы. — Кого это сын привез?»

Глядя на гостью, Андрей Данилович про себя рассуждал: «В селе на Соломию посмотрят — будет разговоров на всю округу. Вот тебе и спортсменка! Может, у нее такой спорт, что бьют куда попало?» Когда-то показывали по телевизору, как женщины избивают друг друга, случается, и калечат, а то и с ринга мертвых уносят. В Древнем Риме было такое.

«Слава богу, у нас не Древний Рим»…

А что за спорт у Соломии?

Потрясенная увиденным, Клавдия Петровна решила сегодня же спросить, кто ее так разукрасил? Может, и в самом деле есть спорт, опасный для жизни? Зачем тогда семью заводить? Сирот на Украине и так много. И Никита не женится, видимо, потому, что его заставили воевать. Раньше с теми же чеченцами жили в мире и согласии, вместе оберегали границы единой страны. И кому это взбрело в голову враждовать, как сто и двести лет назад?

Вид Соломии поставил перед стариками великую загадку.

— Вам вместе постелить или отдельно? — спросила сына Клавдия Петровна. Она уже решила поместить молодых в большую спальню: тут и воздуха больше, и живые цветы.

— Как желает Соломия.

Соломия за день так устала, что согласна была уснуть где угодно, лишь бы рядом слышать дыхание Миколы. Легли на открытой веранде. Холодный ветер с полей доносил запахи опустевшего осеннего сада.

Наконец-то молодые почувствовали, что остались одни (в квартире Никиты и в больничной палате Соломия вела себя, как в тюремной камере: там был не сон, а пытка, — мерещилась прослушка, потому и не покидало ощущение, что в доме даже твой кашель записывают на ленту).

Здесь никто тебя не записывал: говори хоть шепотом, хоть громко: ты — дома, снимай напряжение, как пропитанную соленым потом одежду. Родная хата — это лекарство для души, она излечивает даже, казалось бы, безнадежно больных.

Но только молодые увлеклись разговором, вошла мать. Поверх ватного стеганого одеяла набросила овчинный тулуп.

Под стеганым одеялом и овчинным тулупом скоро стало жарко. Микола с детства знал привычку матери: той всегда казалось, что ее дети во сне раскрываются. А на веранде и простудиться недолго.