Предчувствие смуты

Микола и Соломия спали почти под открытым небом. А небо-то осеннее, холодное. В иное время Соломия уснула бы сразу, но сейчас ей было не до сна. Она ждала, как выстрела, свинцовых слов упрека. Соломия догадывалась: до того, как встретиться с ней, Микола успел пообщаться с братом. Предстоял не сон, а разговор. И она решила начать его первая.

На всякий случай отодвинулась. Что-то Миколка знает, а что-то и не знает. Услышит — взорвется.

— Миколка, я беременна.

— Знаю. А от кого?

— От полевого командира Абдурханова. Его бандиты меня усыпляли, привязывали к койке. И этот жирный баран делал со мной что хотел. А когда я приходила в чувство, он меня бил по лицу.

— И как долго издевался? — тихо спрашивал Микола, остерегаясь, чтобы мать не подслушала. Мать спала в доме, через стенку. Отец ей приказал лечь на кушетку. У матери тонкий музыкальный слух. Но ветер шумел в деревьях, и ничего не было слышно.

— Почти месяц, — шепотом говорила Соломия. — Пока не забеременела. А ночью меня выводили в засаду, чтоб я отстреливала русских офицеров.

— И тебе после всего, что случилось, выдавали оружие?

— Представь себе, да… Не боялись. Но я следила только за передним краем. Молила Бога, чтобы русские не показывались, не заставили меня открывать огонь. Я то и дело поправляла прицел. Возмущалась, что к чужой оптике не привыкла. Русская оптика — что надо. А вот прибор ночного видения у американцев, пожалуй, не хуже. Хотя прибор изобрели израильтяне… А конструктор родился и долгие годы жил в России…

Соломии хотелось говорить о чем угодно, только бы не бередить душевную рану Миколы. Она ждала взрыва негодования: женщина, обладающая мужской силой, обученная приемам рукопашного боя, могла бы нокаутировать Абдурханова. Могла… Но полевого командира обслуживала целая свора церберов.

К нему ее приводили по утрам, сквозь одежду загоняли иглу со снотворным. Так обычно поступают, когда человек получает большую дозу радиации. Чтобы не ослеп, вводят атропин.

Первый раз все произошло так стремительно, что она даже опомниться не успела. И потом повторялось. Врезалась в память первая пытка.

…Она стояла перед Абдурхановым. Тот ей смотрел в глаза и мягко улыбался. Сзади подошли двое охранников и вдруг схватили под руки. Она почувствовала, как что-то кольнуло в левый бок. Боковым зрением успела заметить: сзади стоял врач отряда, француз, работавший по контракту. Она потеряла сознание.

Когда очнулась, Абдурханов уже одевался. В штабном кабинете никого не было: ни этих двух верзил из личной охраны полевого командира, державших Соломию, ни врача-француза, вогнавшего ей иглу под лопатку.

Откуда-то взялась кушетка, покрытая серым шерстяным одеялом. Значит, она лежала на кушетке. Как долго? Не помнила. Одежды на ней не было. Под сердцем ощущалась покалывающая боль.

— Иди, женщина, умойся. Ты вся в крови.

Соломия с трудом поднялась. Надо было смыть кровь. Но откуда она? Чья кровь? Пожилой горбатый старик подал ей серую тряпку. Она не обратила внимания, что это полотенце (такие — вафельные — выдают солдатам Российской армии). Полотенце, как застиранная портянка, было влажным, от него исходил омерзительный запах давно не мытого мужского тела…

Эту тряпку Соломия с негодованием бросила горбуну в лицо, по-русски произнесла:

— Что уставилась, грязная тварь? Не видел женского тела?

Старик умильно посмотрел:

— Ах, какой персик! В горах цены тебе не будет.

«Сволочь… — подумала с ненавистью. — Твою бы дочь вот так, вы б тогда всей бандой бросились бы в Страсбург, в ваш говенный Европейский суд».

В тот же день, ближе к вечеру, ее под конвоем увели на боевую позицию. Сам Масхадов был не доволен командой наемниц, переданных на участок бригадного генерала Абдурханова — за весь день наемницы из Западной Украины не застрелили ни одного русского офицера. За что этим титулованным снайперам платят огромные деньги? Пан Шпехта разъезжает по Европе, хвалится, что его девчата на соревнованиях берут призы и крупные денежные премии. Продает наемниц, как продают киллеров, — с авансом в пятьдесят процентов.

И в этот раз он взял аванс, в немецком банке пополнил счет на свое имя.

Соломии второй раз напомнили: для нее плохо кончится, если она не будет выполнять своих прямых обязанностей.

Горбатый ее заверил: угрозы можно не принимать во внимание, если она будет послушной своему хозяину.

Соломия попыталась пронести винтовку.

— Зачем она тебе? — спросил Абдурханов, когда горбатый нашел в ее рюкзаке в разобранном виде немецкую снайперскую винтовку военных лет.

Она попыталась оправдываться, что это всего лишь запчасти. Но горбатого обмануть не удалось. В годы войны он добровольно перешел на сторону Германии и до мая 1945 года служил в мусульманском батальоне.

Абдурханов допытывался:

— Принесла винтовку, чтоб меня убить? А ведь я буду отцом твоего ребенка. Выкормишь его, я тебя отпущу на Украину. Слово честного горца.