Предчувствие весны

Новая галерея была уже первой. В здании оказалось тепло, Ингви даже распахнул плащ. Ннаонна не решилась расстегивать верхнюю одежду, должно быть, и она смущалась, хотя старательно «делала морду наглей». К этому занятию у вампирессы определенно имелся талант. Они дошли почти до дальней стены, то есть теперь находились в углу здания. Полутемный коридор был пуст.

По правую руку были высокие стрельчатые окна, слева — тянулись двери. У одной Никлис остановился и прижал палец к губам. Из комнаты доносились тихие голоса.

Ингви прижался ухом к дереву и прислушался. Рядом пристроилась Ннаонна.

— Значит, по-твоему — вот так просто пойти и сказать? — голос был смутно знаком, но все-таки говорящего Ингви не узнавал. — А что с нами сделают?

— Откуда я знаю!

— Ты болван! Едва демону станет известно, для чего мы присланы, он тут же велит нас удавить. Да, да! Хотя бы и от нас он об этом узнает. Любой на его месте поступил бы так же. Любой человек! А тут — демон! Сам посуди, зачем с нами возиться? Осторожность — превыше всего, как сказал Мерк Новый на пиру у графа Виристайла, и сбежал прежде, чем гости перепились и принялись резать друг дружку.

— Твой Мерк Новый, говорят, упер у графа серебряное блюдо, потому и сбежал под шумок.

— Тем более, ему следовало валить. Осторожность — превыше всего.

— Очень жаль, что ты не помнил этой заповеди, когда лез в окно за монастырским золотом. Меньше бы шумел, так…

— Там очень узкое окно! А я мужчина в теле. По совести, лезть в окно должен был ты, кочерыжка тощая.

— Что? Кочерыжка? Да ты же сам, кусок сала, велел мне стать внизу, чтобы забраться мне на плечи! Боров! Я думал, помру под такой тяжестью! Гилфинг, прости мне дурные мысли… Тонвер, ты истинный боров!

Ингви ухмыльнулся и подмигнул Ннаонне. Вампиресса кивнула, она тоже узнала монахов с острова блаженного Лунпа.

— А ты кочерыжка… Ладно, но что нам делать?

— Явиться с повинной. Или ты собираешься смыться, как Мерк Новый с блюдом графа Виристайла? Но дороги непроходимы, да и куда бежать из этого захолустья? Вдвоем, без обоза?

— Да, сбежать не удастся… Но если мы явимся к демону, хотя бы и с повинной, он все равно велит нас удавить, а потом отправит наши головы в горшках с солью в Ванетинию. А может, просто ничего не делать? Тихонько исполнять обязанности при его священстве?.. До весны продержимся, а там…

— Что — там?

— Дороги откроются. Дорога — это судьба, как говаривал тот же Мерк Новый.

— Ну и куда ведет твоя дорога? Оркам в лапы. Эти сожрут тебя, толстяк, и даже не подумают засаливать голову. И даже если нам посчастливится пробраться в Империю, там бы станем преступниками, предателями и Гилфинг весть, какими злодеями.

— Дунт, ты болван. Едва откроются перевалы, мы свалим в Энмар, и там — весь Мир перед нами. А в Империи о нас и не вспомнят. Нас уже списали, понимаешь?

— Понимаю.

Ингви надоело, к тому же кто-нибудь из здешних клириков мог застать его за подслушиванием. Король толкнул дверь, она была не заперта.

Два монаха изумленно воззрились на вошедших.

— А… э… — первым пришел в себя Тонвер. — А! Мастер Воробей?

— Можете звать меня «ваше величество», — кивнул Ингви, — здесь меня все так зовут.

* * *

Несколько минут тянулось молчание. Наконец толстяк Тонвер пролепетал:

— Ваше… величество…

— Именно, — кивнул Ингви. — Итак? Ну, давайте, отцы, выкладывайте. Я достаточно долго простоял под дверью и слышал, что вы собирались обратиться с повинной к королю-демону.

— А потом передумали, — злорадно вставила Ннаонна.

— И тем не менее, — подхватил Ингви, — я здесь и готов выслушать. Если гора не идет к блаженному Мерку, блаженный Мерк идет к горе.

— Да чего тут говорить, — буркнул Дунт. — Нас попросту подставили, когда поручили это дельце.

— Велели убить короля-демона, — решился толстяк, — архиепископ велел. Но мы так и собирались, сразу же признаться! Вот Гилфингом клянусь, так и думал — едва приедем, бежать с повинной!

— При первой же возможности, — уточнил Дунт.

— При первой, — подтвердил Тонвер. — Не по душе нам это дело. Мы люди мирные, безобидные.

Ингви разглядывал согбенные фигуры, переводя взгляд с тощего Дунта на толстяка Тонвера. Монахи покаянно молчали, состроив скорбные гримасы. Королю вовсе не хотелось наказывать незадачливых убийц, да и за что? Он только что слышал, что они не собирались исполнять поручение архиепископа. К тому же у него сохранились достаточно добрые воспоминания о бочонках из господского дома на острове блаженного Лунпа, распитых с Тонвером и Дунтом. Оставалось лишь придумать, в каких словах объявить беднягам о помиловании.

Монахи же истолковали молчание короля по-своему и, кажется, готовились к худшему. Во всяком случае, толстяк вдруг подался вперед и, умоляюще заглядывая в лицо Ингви, заговорил:

— Господин капитан Воробей… то есть ваше величество, когда вы были всего лишь капитаном…

— Когда вы были самым удачливым из капитанов Ренприста, — вставил Дунт.