Преддверие (Книга 3)

- Погоди, я тебе помогу, - Воино-Ясенецкий поднялся и, легко приподняв Андрея, поднял и донес его обратно до кровати. - Не спеши, мальчик, я еще успею благословить тебя.

6

- Владыко Лука! Владыко Лука! - звонкий голос ворвавшегося в избенку мальчишки лет тринадцати, синеглазого, соломенноволосого, с веселой россыпью веснушек на носу и щеках, одетого в распахнутую на груди кухлянку, звучал с торжествующим нетерпением. - Я нашел Степана Захарова - он велел передать, что скоро будет.

- Так быстро? Молодец, Ваня. - Похвалив вспыхнувшего от удовольствия мальчишку, Воино-Ясенецкий исподволь взглянул на Андрея. Андрей заметил этот взгляд - ему и без того почувствовалась уже связь между этим именем и происшедшим три дня назад разговором, к которому Воино-Ясенецкий с тех пор ни разу не возвращался.

Андрей был еще очень слаб - хотя он уже каждый день выходил из избы и часами сидел на крыльце, он не мог еще, не устав, пройти двадцати шагов и каждый раз, вернувшись в дом, вынужден был около часу лежать. Андрей лежал и сейчас - когда вбежал Ваня, для которого, как и для многих приходящих к Воино-Ясенецкому туруханских прихожан, появление Андрея уже перестало быть новостью.

- Как себя чувствует Маша?

- Вашей милостью - поправляется, владыко Лука.

- Божьей помощью, Ванюша. Скажи матери - вечером зайду сделать перевязку, до меня пусть ничего не трогает. Беги-ка домой.

- Одного им все-таки не удается добиться, владыко Лука, - усмехнулся Андрей, когда мальчик убежал, мелькнув в низком окне расшитой кухлянкой, им не удается помешать Вам врачевать и тела и души.

- К сожалению, удается, сын мой, - нахмурясь, произнес Воино-Ясенецкий, вклеивая какую-то вставку в толстую историю болезни. - В известной мере удается. Вина тех, по чьей воле я нахожусь здесь, заключается в том, что только в окружности трехсот верст от моего жилья можно найти такое количество больных, которому я при иной населенности оказывал бы помощь за неделю... Ранее, в земстве, мне доводилось иной раз принимать по триста больных в сутки...

- По триста? Признаться, владыко Лука, я слышал эту цифру, раньше, но считал преувеличенной.

- Нет, это действительно так... Вот, тоже плеврит, но твой был куда интереснее - тут хватило прокола... Что я говорил? Ах да: человек способен на значительно большее, чем принято считать, сын мой. Поэтому вина тех, кто обрек меня на работу в четверть силы, неоспорима. Что же касается другого моего долга - здесь они действительно оказались бессильны мне помешать, во всяком случае покуда я жив и не заперт в одиночку... Когда меня засылали в места, где вообще не было храмов, я служил в березовых рощах... И все же здесь у меня хватает времени даже на это давно мною оставленное занятие, Воино-Ясенецкий кивком головы показал на пейзажи и рисунки на стене.

- Я давно хотел спросить у вас - что это за место? - Андрей показал на две висевшие рядом акварели. Оба рисунка относились явно к одному и тому же месту: это было какое-то старое кладбище. Редкие солнечные лучи, проникающие через образующую единый темно-зеленый покров листву тесно сплетенных в вышине ветвей, скользили по замшелым камням надгробий... Воздух казался сумрачно темно-зеленым, как на дне пруда, хотя снаружи угадывался солнечный день. На первом рисунке в этом темно-зеленом воздухе дробился вдали сочный яркий сурик кирпичной, напоминающей монастырскую, стены; тоскующий мраморный ангел в порыве скорби припадал к урне. На втором рисунке стены не было видно, но в напоминающем темно-зеленую воду пространстве кладбища угадывались ее красноватые блики. Это было несколько могил, относящихся к одной семье: одинаковые урны стояли на надменно тонких столбах белого мрамора, украшенных тяжелыми чугунными гербами. Из надписи на одной из них можно было прочесть слова: "... Федор Глебов... 17... всего жития его было... Прохожий, помолись за его душу!"

- Донской монастырь, - улыбнулся Воино-Ясенецкий. - Самое, наверное, красивое место в Москве и во всяком случае - одно из самых таинственных.

- Вот оно что... Я слышал про этот монастырь. Ведь в нем как-то раз Гумилев просидел ночь и написал "Взгляни, как злобно смотрит камень..." Андрей засмеялся.

- А ты не был в Москве?

- Можно сказать, что нет.

"И не буду. Да и есть ли она сейчас, Москва? Я никогда не увижу этого золотого древнего сердца России, я никогда его не почувствую. Я успел увидеть в жизни только одно - умирающий Петербург".

- Они постараются сделать все, чтобы уничтожить Москву и извести московский дух... Постой! - В комнате опять стало на мгновение темнее из-за того, что кто-то, проходя, заслонил окно. - Это он!

Отставя пачку историй болезни, Воино-Ясенецкий поднялся и вышел в сени - почти тут же Андрей услышал, как ударила входная дверь.

- Здравствуй, Степан. Я рад, что тебя так скоро нашли: я отправлял на поиски десять человек.