Преддверие (Книга 3)

Воино-Ясенецкий налил чай в третью кружку. Прежде чем сесть за стол, незнакомец взял кружку (именно ту, последнюю) и поднес ее Андрею: того поразила какая-то ласковая бережность, с которой незнакомец держал в руках этот грубый неживой предмет - впрочем, по этому жесту он понял, что для незнакомца вообще не существует ничего неодушевленного.

- Пей.

На столе появилась сковородка с неприхотливым местным блюдом пресной лепешкой, замешанной без дрожжей на воде. Лепешки эти пеклись без масла - на раскаленной сковородке - и съедобны были только в теплом виде: остыв, они превращались в камень.

Воино-Ясенецкий разделил лепешку на три части, и Захаров, опять поднявшись, снова передал одну Андрею.

- Ешь.

"Это не сон и не бред, - думал Андрей, не замечая тепловатого вкуса теста, - что-то происходит сейчас... Если бы понять, что..."

- Когда ты думаешь увести его?

- Завтра, Валентин.

- Я боюсь, что он слишком еще слаб. Хотя чем скорее, тем лучше.

- Надо спешить. Думаю, что он сможет идти.

- Я все же провожу вас до Сухого русла.

- Да, Валентин. Я ухожу сейчас. - Захаров встал из-за стола, и уже подходя к двери, обернулся к Андрею:

- Я приду за тобой завтра.

Андрей, сидевший уже на кровати, молча кивнул. Серьезная сосредоточенность его лица отчего-то заставила Захарова улыбнуться улыбкой простой и веселой. Вдруг возвратившись от двери, он подошел к Андрею и очень неожиданно, забавным жестом взъерошил ему волосы.

"Все будет хорошо, не бойся" - словно сказал этот жест.

Но в это же мгновение Андрей с беспощадно вспыхнувшей ясностью сознания понял, что этот человек может быть нечеловечески страшен. И что придет, не может не прийти день, когда ему придется это увидеть.

7

- Д-да... - сквозь зубы процедил наконец Андрей: после ухода Захарова он долгое время молча сидел на кровати, глядя на закрывшуюся дверь - грудь его вздымалась от прерывистого взволнованного дыхания. - То есть я даже не знаю, что сказать... У меня нет слов... просто нет.

- А ты думал, что они только выплясывают с бубнами? - Воино-Ясенецкий добродушно рассмеялся.

- Приблизительно так.

- Хорошо, что ты все же не стал его расспрашивать, - он остался доволен. Ты многое делаешь правильно, сам того не подозревая. Но тебе что-то хотелось бы спросить у меня... Я вижу, лучше спроси.

- Я не знаю, как об этом спросить, - ответил Андрей неуверенно.

- Договаривай. Ты это знаешь, но боишься спрашивать.

- Я... Владыко, я действительно хочу пойти за ним, но я не понимаю, как вы, вы благословляете меня на это.

- Среди эвенков такие люди, как Степан, крещены прежде всех.

- Он крещен?!

- Кажется, я предупреждал тебя - не делай резких движений. Это и в здоровом состоянии отменно скверная с медицинской точки зрения привычка. Впрочем, тебя от нее скоро отучат. Разумеется, он крещен. Нет ничего более само собой разумеющегося применительно к такому человеку, как Степан.

- Ничего не понимаю.

- Просто ты очень мало знаешь... И тем не менее ты - один из нескольких тысяч, кто, оказавшись на твоем месте, мог бы пойти по этому пути.

- Почему?

- Каждый человек несет в себе определенное психологическое значение типа. По типу ты охотник. Попробую объяснить: представь, к примеру, на своем месте твоего друга... Ты - звено, которое можно перемкнуть на другую цепь. И в новой цепи ты станешь таким же прочным и естественным звеном, причем само звено при этом не изменится. Ты будешь собой. Прежняя цепь цивилизация, культура, связи - те связи и та культура... Та жизнь. А новая жизнь - одиночество, просторы диких земель, одиночество как отсутствие всех прежних связей и невозможность их в жизни... Твоего Бориса, о котором ты рассказывал, здесь все время тянуло и звала бы та цепь, звеном которой, одной, он только и может быть... А ты сможешь войти в ход этой... Ты охотник.

- Теперь я понимаю. Но наверное ли это так?

- Предоставь судить об этом нам. Через несколько лет ты немало повеселишься, вспомнив нынешний день.

- Которого не было бы, если бы Вы случайно...

- Случайностей не бывает.

Услышав эту фразу, Андрей улыбнулся, вспомнив о Дале. Но он не знал того, что, произнося ее, о Дале думал и сам Воино-Ясенецкий. Но воспоминания Воино-Ясенецкого не связывали Даля с Петроградом. Воино-Ясенецкий видел перед собой маленький добрый московский домик в Дегтярном переулке: крыльцо под железным навесом, тесную прихожую, невысокие окна, распахнутые в заросший сиренью садик, и ведущую в заставленный ящиками картотек кабинет широкую лестницу, которой никогда не видел Андрей, лестницу, по которой не один раз поднимался Воино-Ясенецкий и по которой, с рассказом о Каирской пелене, взбегал когда-то взволнованный Владимир Голенищев.

8

Костер разгорался: стало жарко, но Андрей не отодвинулся от него.

Этот отдых был первым. Привала не было с раннего утра, когда воздух был туманен, а сопки вдали казались голубыми.