Предел прочности. Книга вторая.

«1.33: Алекс в спешке покидает дом через балкон второго этажа. Одежда в беспорядке, обувь отсутствует. На самом балконе появляется обнаженная Анна, она явно разгневана, что-то кричит и машет руками».

- Поведение не типичное, - рассудительно заявляет Нагуров. – Обычно жертва раздавлена физически и эмоционально. В первые часы склонна закрываться в себе, переживать, но не выплескивать гнев и ярость наружу. – Нагуров глубоко задумывается, чешет подбородок и, словно очнувшись, в удивление смотрит на Валицкую: - тогда у нас не хватает данных.

- Поясни.

- Вся логика поведения девушки говорит о том, что ее план мести сорвался. Причем самым обидным образом: Алекс отказывается спариваться. Но почему? Почему здоровый самец убегает от самки, готовой к…

- Александр, прошу, можно обойтись без отсылок к животному миру, все эти самцы и самки, - Валицкая заметно морщится. – Но в одном ты прав, упущен важный момент в расследовании. Альсон?

- Анна и Алекс были знакомы до встречи на маскараде?

Никакого заикания у малышки нет. Словно другой человек задавал вопрос пять минут назад, краснея от смущения. Неужели только один я замечаю разницу?

- Умничка, плюс пять баллов, - фамилия Альсон, и без того оккупировавшая верхнюю строку, заметно прибавила в весе. – И нет, отвечу я на твой вопрос, они не знали и не видели друг друга.

- Ерунда, - начинает кипятиться толстяк, подпрыгивая на стуле, так что последний начинает жалобно поскрипывать. – То она не знает Алекса, то использует его. Вы уже определитесь, Анастасия Львовна.

Анастасия Львовна лишь устало поводит рукой:

- Я даже штрафовать не буду. Это не глупость, это банальное невежество. Рандольф, пояснишь?

Мэдфорд младший с превеликим удовольствием откликается на просьбу:

- Анна сразу узнала про Алекса, стоило парню переступить порог. Таковы правила великосветских приемов – никто не остается незамеченным, а слухи летят быстрее пули.

- Толстый, читай книжки, - раздосадованный неудачами Леженец с удовольствием срывает злость на первом подвернувшемся.

Энджи начинает заводиться, трясет щечками в негодовании, даже рот открыл для ответной тирады. Но замирает, остановленный пальчиком с указкой.

- Соми, спокойно! Дмитирий, еще одно оскорбление коллеги и тридцатью минутами не отделаешься, - предупреждает Валицкая и обращается уже к Нагурову: - Александр, теперь тебе достаточно данных?

Парень привычно мнет подбородок, морщит лоб и, наконец, выдает:

- Могу лишь предположить. Алекса разыгрывали в темную, он до самого конца не знал, что за девушка перед ним. Пока не дошло до процесса спарива… соития. А там что-то выдало Анну: может фотография на стене, а может сама сказала. Одно ясно - он решил сбежать, нанеся тем самым страшное оскорбление.

И снова тишина в классе. Зачем-то смотрю в сторону девушки с греческим профилем. Ничего не могу прочитать на ее лице, совершенно пустом, лишенным всяческих эмоций.

- Татуировка, - внезапно слетают слова с моих губ. – Татуировка бабочки под правой лопаткой.

И тут взрывается МакСтоун. Только орет он не на меня, а на Валицкую:

- Думаете, это смешно! Кто дал право капаться в чужом белье! Устроили здесь цирк! - глаза у парня на выкате, вены на висках набухли, пальцы до белых костяшек сжимают края парты. Со стороны выглядит очень страшно. Да чего уж там, все мы знаем, на что способен Том в состоянии бешенства. И ноющая боль в колене не дает о том забыть.

Странно, но МакСтоун быстро замолкает. Я даже не успеваю понять, в чем дело. Но вот слышу уже Валицкую и вижу ее фигуру. И нет в ее волнительных формах ни капли эротизма, ни сексуальности. От госпожи психолога прямо-таки веет бурей, черными клубящимися облаками на горизонте, чрево которых то и дело озаряется разрядами молний. Что МакСтоун рядом с ней, так, шавка испуганная, поджавшая хвост перед могучей стихией.

- Пошел вон, - шипит она.

Парень вскакивает, с грохотом роняя стул. Ни на кого не смотрит, не оборачивается, и быстрым шагом выходит в коридор, на прощанье громко хлопнув дверью.

- А теперь продолжим, - произносит Валицкая, как ни в чем не бывало. Только курсантам уже не до учебы: чувствуется повисшее напряжение в классе. Даже подведение итогов не вносит привычного оживления в наши ряды.