Предел прочности. Книга вторая.

- Ваш портрет, молодой человек, - торжественно возвестил художник и уже менее претенциозно добавил, - сплошные хлопоты мне доставил. Знали бы вы, сколько раз его переписывал, сколько сил и нервов потратил. Теперь вот это, - палец маэстро указал на потолок, - ваше руководство запрещает размещать картину в художественной галерее. Скажите на милость, где оно раньше было? Дескать, нельзя выставлять на всеобщее обозрение лицо действующего сотрудника. Мое полотно привлечет ненужное внимание и вызовет массу кривотолков. Да мои полотна всегда привлекают внимание, ибо для этого и созданы!

Признаться, я и сам был озадачен таким решением. Художественный стиль маэстро был несколько специфичным. В нагромождении кубиков и овалов не всегда человека разглядишь, что и говорить про конкретную личность. Однако все стало на свои места, стоило помощнику снять материю с портрета.

В кои-то веки Дэрнулуа решил прибегнуть к реализму, со скрупулезностью, достойной лучшего применения, изобразив мое лицо, вплоть до складочки.

- М-да, - все что и смог произнести, пораженный качеством прорисовки деталей. Словно не картина передо мною была, а фотография высочайшего качества. Хотя нет, ни один фотоаппарат не смог бы передать тех настроений, которыми буквально веяло от полотна. Их было много, и все они были разными, порою полностью противоположными по своему значению. Все зависело от угла обзора.

Стоишь и смотришь прямо – на внутренности давит тяжелая, тягучая атмосфера. Делаешь шажок в сторону - начинает веять теплом и надеждой. Слегка прищуриваешь взгляд и вот уже в душе поют соловьи, а в воздухе пахнет любовью и булочками с корицей.

Как? Как можно создать картину, впитавшую в себя тысячу эмоций?! Портрет с сотней лиц?! Да, по факту лицо одно, и оно мое с точностью до миллиметра. И фотография изображения это докажет, но вживую складываются совсем иные ощущения. Словно не портрет видишь перед глазами, а постоянно меняющиеся пейзажи: то играющую солнечными бликами поверхность озера, то свинцовые грозовые тучи над пшеничным полем, гуляющего волнами под порывами сильного ветра.

Но особенно поразил задний фон картины. Здесь художник не стал отходить от привычной манеры письма, изобразив сущую психоделику: тени, клубы тумана или дыма, овалы, квадраты, растения и животные. Много-много всего разного, так что глаза разбегались. Но одну деталь заприметил сразу и именно она приковала наибольшее внимание.

- Маэстро, вы гений, - пробормотал я, до боли всматриваясь в изгибы знакомой фигуры.

- Я знаю, - ответил тот спокойно, словно констатировал бесспорный факт.

В верхнем углу полотна, между перевернутым треугольником и разросшимся растением, была изображена фигура танцующей марионетки.

Глава 10

Конец зимы ознаменовался целым рядом долгожданных событий. Наконец-то закончился курс лекций по юриспруденции, по поводу чего ликовал каждый, в том числе флегматичный Нагуров. В свойственной ему спокойной манере напился в зале и уснул за диваном, где его и отыскали на следующее утро.

- Стыдоба-то какая, - гудел Авосян, переживая случившееся. – Не уследил, забыл про парня.

Обыкновенно наш великан заботился о собутыльниках и в случае необходимости разносил по кроватям, но в этот раз что-то пошло не так. Это «не так» кричало, топало ножкой и постоянно требовало, а Герб лишь виновато басил в ответ. Я даже не пытался вслушиваться в голос Альсон, ставшей невыносимой в последние месяцы: постоянно придиралась, злословила и норовила укусить побольнее. Причем последнее отнюдь не являлось метафорой, столь натурально девушка обнажала маленькие зубки в хищной улыбке.

Как следствие, одногруппники избегали встречаться со стервозной аристократкой, даже втрескавшийся по уши Герб прятался, а поскольку в размерах был огромным и бесхитростным, то постоянно попадался. Попался он на свою беду и в тот вечер. Заморочили голову великану, закружили, в результате чего про Нагурова все забыли, а тот мало что провел ночь на полу, еще и простудился в придачу. Пришел на тесты в расклеенном состоянии и провалил. И это лучший курсант на потоке, вплотную приблизившийся к рекордной отметке по количеству набранных баллов за последние двадцать лет.

Носовский грезил наяву желанным событием, вещал о нем на каждом собрании. Дескать какой у нас курс, какие все молодцы: студенты, преподаватели, а в первую очередь я, Альберт Михайлович – гений, сумевший организовать учебный процесс наилучшим образом. И тут такое фиаско: лучший курсант провалился. Начали копать, разбираться и отыскали-таки главного виновника – алкоголика Авосяна. Парню всыпали по самое не балуйся, а Нагурову в связи с открывшимися обстоятельствами позволили пересдать. В итоге Герб наказан, рекорд побит, Носовский счастлив, а мелкая стервоза в очередной раз выкрутилась.