Предисловие к Достоевскому

Видя, что Иван Петрович опять собрался уходить (он вновь беспокоился о Наташе), Елена говорит: «Вы, когда уходите, не запирайте меня... Я от вас никуда не уйду» — и опять добавляет, что будет работать: стирать Ивану Петро­вичу белье, готовить кушанье... Она, без сомнения, не имелав виду заплатить своим трудом за платье, а просто хотела сделать для него что-нибудь хорошее, ответить заботой на заботу. Но Иван Петрович на этот раз не понял ее и даже упрекнул: «...тебе тяжело от меня самый простой подарок принять. Ты тотчас же хочешь за него заплатить, заработать, как будто я Бубнова и тебя попрекаю. Если так, то это стыд­но, Елена».

Девочка могла бы ответить, что она совсем другое имела в виду, но промолчала. Не может она за три дня изменить свой характер — такому забитому, измученному существу нужно время, чтобы понять доброту. Единственное ее ору­жие — молчание, и она пользуется этим оружием, боясь рас­крыть то человеческое, что уже проснулось в ней в ответ на заботу Ивана Петровича. Но и она кое-чего добилась: Иван Петрович, уходя, оставил ей ключ и просил запереться из­нутри. Теперь уже и он начал доверять Елене.

Этот третий день тянулся невыносимо долго. Иван Петро­вич не мог не забежать к Наташе, а вернувшись от нее, за­стал у себя старика Ихменева, немало удивленного присутст­вием Елены.

Был совсем измучен, едва перемогал болезнь, но превоз­мочь ее был уже не в силах: проводив старика, Иван Пет­рович упал в нервном припадке — и, если бы не Елена, мог заболеть надолго.

4. Не Елена — Нелли...

Девочка всю ночь дежурила возле больного, заботилась о нем: он проспал до полудня и проснулся освеженный, бодрый. Наступил последний, четвертый день.

Все предыдущие дни Ивана Петро­вича были переполнены множеством мел­ких и крупных дел. Долгожданный чет­вертый день, когда все сомнения долж­ны были разрешиться, Иван Петрович проводит дома, он еще болен, лежит — и весь этот день он почти не успевает думать о Наташе, потому что все его внимание занимает Елена.

В ее жизни тоже многое изменилось за эти четыре дня. В первый из них она еще была у Бубновой, только позавчера вечером Иван Петрович с помощью Маслобоева увез ее от-< туда, но, благодаря умному и доброму подходу к ней Ивана Петровича, она уже доверилась ему. Можно подумать: что-то уж очень быстро, однако, удалось ему завоевать Елену, хо­тя мы и видели, как много душевных сил было положено на это. Но нет, Елена вовсе не завоевана, и даже в разговоре четвертого дня мы увидим, что Иван Петрович еще очень мало знает о ней и очень многого не может понять.

Оказывается, вчера Елена внимательно слушала весь раз­говор Ивана Петровича с Ихменевым и сделала из этого раз^ говора свои выводы: «Он дурной старик». Иван Петрович возражает: «...он очень добрый человек». Но у Елены свои представления — и достаточно твердые: «Нет, нет; он злой...»

Роман Достоевского построен так, что каждая человече­ская история в нем как бы повторяется. Мы еще убедимся в этом, но уже и сейчас видим, что история Наташи очень на­поминает историю матери Елены. Девочка твердо знает, как ей понимать старика Ихменева: он кажется ей повторяющим ее дедушку — старого Смита. Мы уже догадываемся: сход­ство действительно есть, и девочка больше знает об этом сходстве, чем Иван Петрович. Поэтому она так решительно осуждает Ихменева: «Он свою дочь не хочет простить» и знает, как должна поступить Наташа: «Теперь, как простит, дочь и не шла бы к нему».

Видимо, у Елены давно создалась своя, выношенная мечта о мщении, которого не удалось осуществить ее несчастной матери, и теперь Елена мечтает, чтобы Наташа отомстила своему отцу — как бы и за себя, и за мать Елены: «...он не стоит, чтобы дочь его любила... Пусть она уйдет от него на-! всегда и лучше пусть милостыню просит, а он пусть видит, что дочь просит милостыню, да мучается». Иван Петрович догадывается: «Верно, она неспроста так говорит», но еще не знает, насколько схожа история дочери Смита с На- ташиной историей.

И снова Елена повторяет свою излюбленную мечту: «...в служанки наймусь... Выдержу. Меня будут бранить, а я на­рочно буду молчать. Меня будут бить, а я все буду молчать, все молчать, пусть бьют...»

Слова как будто те же, что мы не раз уже слышали от Елены, но в ее сердце уже произошла немалая душевная ра-«