Предисловие к Достоевскому

бота — прежде всего, в девочке изменилось главное: ведь не­счастья, озлобленность плохи не только тем, что они портят человеку жизнь, делают его несчастливым; когда человек ни­откуда не видит добра, он перестает думать о других людях, замыкается в своих бедах; так и Елена — кроме своего ста­рого дедушки, она ни о ком не привыкла думать, никого не умеет жалеть. Все люди, с кем она сталкивается, вызывают у нее или ненависть и злобу, или гордое недоверие. Но за че­тыре дня у Ивана Петровича она все-таки поняла, что теперь связана с хорошим человеком. Елена понимает даже, что оби­жает Ивана Петровича своей гордыней. Пока ему было очень плохо и он лежал в тяжелом нервном припадке, Елена не стеснялась заботиться о нем. Теперь, когда Ивану Петрови­чу лучше, она решается заговорить о его делах, расспросить о его работе — ей важно понять, богат он или беден, она уже поняла, что небогат, и уже придумала, что будет помогать ему. Вероятно, ей даже приятно узнать, что Иван Петрович беден: решив работать и помогать Ивану Петровичу, она не нарушает обещания, данного матери.

Иван Петрович не сразу понял ее: он подумал, что девоч­ка опять из гордости, самолюбия говорит о работе, но теперь Елена уже не стесняется объяснить ему: «...я не гордая... Нет, нет, я не такая... я вас люблю. Вы только один меня любите...»

Читая «Униженных и оскорбленных», невольно думаешь, что в книге слишком много слез, рыданий и нервных припад­ков, горячки, истерик. Но в книге изображена такая мучи­тельная жизнь, что в этом обилии слез нет ничего удивитель­ного. Конечно, столько пережившая девочка не может быть спокойной, поверив, наконец, что нашелся человек, которому она не безразлична, который уже не может не волноваться за нее, не заботиться о ней. Поняв, что Иван Петрович любит ее, она, конечно, «рыдала до того, что с ней сделалась исте­рика». Когда, наконец, Ивану Петровичу удалось успокоить ее, Елена вдруг говорит ему, что зовут ее не Леночкой, а Нел­ли — так звала ее мать.

6*

163

Да, Иван Петрович добился доверия этой гордой, неслом­ленной души. И только теперь он решается расспросить де­вочку о ее прошлом — ведь до сих пор он почти ничего не знал. Душевная чуткость Ивана Петровича проявилась преж­де всего в том, что он понимал, как тяжело будет девочке рассказывать ему свою горестную историю.

Достоевский не передает нам ее рассказа. Мы узнаем немногое: что дедушка после смерти мамаши «стал совсем забываться» и девочка приносила ему еду на деньги, кото­рые выпрашивала на мосту как милостыню. И узнаем главное: «Он был злой и не прощал, как вчерашний злой старик...»

Ивана Петровича поражает эта фраза — не только как человека, но уже и как писателя. «Я вздрогнул. Завязка це­лого романа так и блеснула в моем воображении. Эта бедная женщина, умирающая в подвале у гробовщика, сиротка, дочь ее, навещавшая изредка дедушку, проклявшего ее мать; обе­зумевший чудак старик, умирающий в кондитерской после смерти своей собаки!..»

Вот теперь Иван Петрович тоже понял, как близка траги­ческая история дочери Смита к жизни Наташи. Очень осто­рожно он начинает расспрашивать девочку и постепенно по­нимает, какие чувства должен был вызвать у нее старик Их­менев: ведь он так же, так же, как дедушка, не хотел про­стить свою дочь, продолжая любить ее. Елена рассказывает, что «Азорка-то был прежде маменькин... Дедушка очень лю­бил прежде маменьку, и когда мамаша ушла от него, у него остался мамашин Азорка. Оттого-то он и любил так Азорку...»

Когда в первой главе романа мы увидели худую, старую собаку, показавшуюся Ивану Петровичу сначала «гадкой» и вызвавшую затем его жалость, мы никак не предполагали, что Азорка, умерший в первой главе, не раз еще появится на страницах книги, мы не забудем о нем до конца, и старик Смит казался нам только несчастным, униженным существом, а оказывается, он был и жесток, и тоже умел унижать — если бы он простил дочь, может быть, вся жизнь и ее, и де­вочки, и его самого пошла бы иначе, может быть, он и сам прожил бы дольше, и дочь его не умерла в страшной нище­те, и девочка не попала к Бубновой. Но он не простил, и все сложилось так, как сложилось, а теперь девочка не мо­жет простить старика: «Мамашу не простил, а когда собака умерла, так и сам умер...»

Из осторожных расспросов Ивана Петровича мы узнаем, что дед «был прежде богатый», что «мамаша, еще прежде, чем я родилась, ушла от дедушки», что родилась Нелли за границей, где «мамаша жила одна со мной. У ней был друг, добрый, как вы... он ее еще здесь знал... Но он там умер, ма­маша и воротилась...»

Иван Петрович предполагает, что это и был отец девочки, но Нелли знает правду: «Мамаша ушла с другим от дедушки, а тот ее и оставил...»