Читаем Предисловие к Достоевскому полностью

Портрет князя дан в несвойственной Достоевскому мане­ре: безо всяких комментариев автора. Своих впечатлений о герое автор не сообщает, зато мы очень скоро видим, как воспринимают князя все сталкивающиеся с ним люди. Рого­жин, человек недобрый и очень нервный, с негодованием от­талкивает вьющегося вокруг него чиновника Лебедева, а Мышкину говорит: «Князь, неизвестно мне, за что я тебя по­любил. Может, оттого, что в такую минуту встретил, да вот ведь и его встретил (он указал на Лебедева), а ведь не по­любил же его. Приходи ко мне, князь...»

Ответ князя поражает смесью достоинства и простодушия:

«— С величайшим удовольствием приду и очень вас бла­годарю за то, что вы меня полюбили... Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились...»

Следующий человек, с кем встречается князь Мышкин, — лакей генерала Епанчина, к которому князь направился, что­бы познакомиться на том основании, что генеральша — тоже из князей Мышкиных, хотя и не родственница. Князь разговаривает с лакеем так же простодушно и откровенно, как с Рогожиным, этим-то он и поражает опытного прислуж­ника. «Хотя князь был и дурачок, — лакей уж это решил, — но все-таки генеральскому камердинеру показалось наконец неприличным продолжать долее разговор от себя с посетите­лем, несмотря на то, что князь ему почему-то нравился, в своем роде, конечно».

Примерно так же воспринимает князя и генерал Епанчин: торопится уверить, что никаких родственных связей между ними быть не может, заявляет, что очень занят... Князь пре­красно понимает, что его не хотят принимать — и уже готов уйти, но генерал расспрашивает, и князь опять рассказывает историю, которую мы уже слышали от него в вагоне: о том, как он был тяжело болен, «частые припадки его болезни сделали из него почти идиота (князь так и сказал «идио­та»)», как лечился в Швейцарии — и между прочим упомя­нул, что может красиво писать. Генерал сразу решил прове­рить его и обнаружил, что князь талантливый каллиграф и можно его определить куда-нибудь на службу. Так генерал Епанчин, нисколько не собиравшийся поддерживать знаком­ство с этим нищим и к тому же больным человеком, сам того не замечая, вызвался ему помочь.

Семья генерала, жена и три дочери, были предупрежде­ны, что князь — «идиот», и даже им приказано было его «проэкзаменовать». «Экзамен» этот вылился в долгий разго­вор, во время которго генеральша сначала обнаружила, что князь Мышкин — «добрейший молодой человек», а потом стала с вниманием слушать его рассказ о жизни в Швейца­рии. Среди многих очень тонких и умных наблюдений князя (в их числе было уже известное нам рассуждение о послед­них минутах приговоренного к казни) было и такое замеча­ние: «Ребенку можно все говорить, — все; меня всегда по­ражала мысль, как плохо знают большие детей, отцы и ма­тери даже своих детей. От детей ничего не надо утаивать под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! И как хорошо сами дети под­мечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего не понимающими, тогда как они все понимают. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет». Эта мысль, дорогая Достоевско­му, не раз мелькнет на страницах его публицистической кни­ги «Дневник писателя» и много раз откроется в его романах. Достоевский уважал детей, любил их общество и сам мно­гому у детей учился. Князю Мышкину — идеальному сво­ему герою — он дарит любовь и привязанность к детям. Вот что еще говорит князь: «Но одно только правда, я и в самом деле не люблю быть со взрослыми, с людьми, с большими,— и это я давно заметил, — не люблю, потому что не умею. Что бы они ни говорили со мной, как бы добры ко мне ни были, все-таки с ними мне всегда тяжело почему-то, и я ужасно рад, когда могу уйти поскорее к товарищам, а то­варищи мои всегда были дети, но не потому, что я сам был ребенок, а потому что меня просто тянуло к детям».

Мы помним, как уже в «Униженных и оскорбленных» пер« вый прекрасный человек Достоевского — Иван Петро­вич — напряженно, с трудом строил свои отношения с три­надцатилетней девочкой и умел относиться к ней серьезно, как к взрослой, и уважал ее сложный характер, и понимал его. В «Братьях Карамазовых» мы увидим, как Алеша — последний из прекрасных людей Достоевского — случай­но вмешался в уличную драку мальчиков и сколько добра из этого вышло.

Князь Мышкин, едва войдя в дом Гани Иволгина, где ему предстоит жить, сближается с тринадцатилетним братом Гани Колей Иволгиным. Этот мальчик, гимназист, умеет себя так поставить со взрослыми, что почти все называют его по имени и отчеству: Николай Ардалионович, а князю он сразу становится верным другом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное