Предисловие к Достоевскому

«— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович... я за­хотела узнать ее, увидать ее... Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало...» — вот что говорит Катерина Ивановна, уверенная, что все на свете должно происходить так, как она захочет.

Позднее Дмитрий Карамазов так объяснит поведение сво­ей бывшей невесты: «Все, дескать, могу победить, все мне подвластно; захочу, и Грушеньку околдую» — и ведь сама себе верила, сама над собой форсила, кто ж виноват?»

Вот после этих слов начинаешь понимать, что Катерина Ивановна напоминает Катю из «Униженных и оскорблен­ных». Встреча Кати с Наташей ничем, казалось бы, не на­поминает сцену Катерины Ивановны с Грушенькой, в «Униженных и оскорбленных» вся сцена гораздо примитивнее и слащавее, чем на вершине творчества Достоевского — в «Братьях Карамазовых». Но это — как бы набросок буду­щей сцены. Катя приезжает к Наташе рано утром в сопро­вождении француженки, которую уговорили подождать вни­зу полчаса. Итак, времени на это важное свидание совсем мало. У Наташи уже сидит Алеша, весь в слезах, и Наташа тоже плачет.

Казалось бы, о чем плакать Алеше? Ведь Наташа убедила его, что через полтора месяца он вернется, и они обвенчают­ся. Видно, он все-таки подсознательно понимает, что пред­полагаемое венчанье, — просто сказка, выдумка для его уте­шения, а он искренне горюет, предчувствуя разлуку с Наташей навеки.

Иван Петрович вместе с Катей поднимается по лестнице, и она спрашивает: «...как вы думаете, не будет сердиться на меня Наташа?»

Вопрос вполне естественный, только о нем неплохо было бы задуматься не на лестнице, а много раньше. Ведь если грубо, в общих чертах обрисовать положение, то Катя идет к женщине, которая имеет все права на Алешу и у которой она Алешу отнимает.

Катя «вошла робко, как виноватая», но чего же ей было бояться? Наташа «тотчас же улыбнулась ей». В первом ро­мане Достоевского еще нет тех бурных страстей, которые возникнут в его последующем творчестве, здесь Катя и Ната­ша— обе ведут себя сдержанно и пытаются всерьез обсу­дить судьбу Алеши.

Встретясь с Наташей, Катя прежде всего пристально вгля­дывается и любуется своей соперницей; Наташа, в свою оче­редь, восклицает: «Какая ты хорошенькая!»

Катерина Ивановна, встретясь с Грушенькой, тоже все умилялась ее красотой, и Грушенька попервоначалу допус­кала эти умиленные похвалы своей соперницы. Но там, в «Братьях Карамазовых», совсем другая сцена. Попытки Ка­терины Ивановны договориться с Грушенькой, ее умиление перед женщиной, которую уже предпочли ей, настолько не­естественны, что не могут кончиться добром, — сцена эта и кончается полным разрывом.

В «Униженных и оскорбленных» Катя робеет перед Ната­шей, потому что начала, кажется, понимать, что ворвалась в ее жизнь и отняла ее счастье. Разговор обеих женщин про­исходит так, будто он заранее поставлен и отрепетирован князем Валковским. Катя начинает с вопроса, который ей не следовало бы задавать: «...я вас просто спрошу: очень вы любите Алешу?» — и, когда Наташа отвечает так же просто: «Да, очень», — Катя «робко и шепотом» произносит слова, ко­торыми сам князь был бы доволен: «А если так... если вы очень любите Алешу... то... вы должны любить и его счастье...»

Исходя из этой фразы, можно дальше произнести целую речь о том, что Алешино счастье — в браке с Катей, и не на­до мешать этому счастью. Но Катя — совестливая девушка, и у нее возникает совсем другой вопрос: «...составлю ли я его счастье?.. Если вам кажется и мы решим теперь, что с вами он будет счастливее, то... то...»

Наташа отвечает спокойно: «Это уже решено, милая Ка­тя, ведь вы же сами видите, что все решено...»

В этом разговоре с первых слов видно, насколько Наташа взрослее и добрее Кати, добрее не потому, чтобы Катя была злая или жестокая, а потому, что она наносит боль, не по­нимая. Она рассуждает о любви, а на самом деле она и не знает, что это такое. Ей все кажется, что разговорами можно чего-то добиться, что-то изменить, сделать так, чтобы никто не был несчастлив... Полгода назад, может быть, и Наташа стала бы рассуждать, договариваться... Но за эти полгода она прожила целую жизнь, и теперь ей «было, види­мо, тяжело продолжать разговор». Она уже знает, что не разговорами решаются человеческие судьбы, а особенно ее судьба, которую решил князь Валковский.

«Катя приготовилась, кажется, на длинное объяснение на тему: кто лучше составит счастье Алеши и кому из них. придется уступить? Но после ответа Наташи тотчас же по­няла, что все уже давно решено и говорить больше не о чем». Такой вывод сделал из первых же слов Кати и Наташи Иван Петрович.

Для чего же тогда Катя так настаивала на этом свидании, да и Наташа хотела его? Обеим казалось, что, увидев друг друга, они смогут облегчить — одна свое горе, другая — угрызения совести.

Разговор их предельно, неправдоподобно откровенен: «...вы его очень любите?» — спрашивает Наташа. Катя в от-* вет: «...за что именно вы его любите?» И обе могут ответить одно: «...мне его все как будто жалко».