Предисловие к жизни

В конце дня он снова прибежал к ним. Как раз десятник только что закончил обмер поваленного и разделанного стахановцами леса. Цифра их выработки так озадачила Фантова, что он ничего не сказал Бармину и повернул обратно.

— Побежал, хорек! — засмеялся Митька и по-разбойничьи свистнул вслед инструментальщику. — Теперь уж всем расскажет, сколько выработали. Последние известия!..

Лесорубы, жившие второй день в безотчетном беспокойстве, встретили сообщение о процентах, выработанных стахановцами, смятенным молчанием. Лишь Полозов, оторвавшись на минуту от книги, неопределенно фыркнул в своем углу. Фантову, однако, не понравилось, что все приняли эту весть как будто слишком спокойно.

— Теперь, понятное дело, поднимут вам нормы на каждую двуручную пилу, — шмыгал он носом и потирал руками. — Я слышал, начальник уже договорился об этом с комиссией.

Семенов отмахнулся от него с досадой:

— Знаешь что, милый человек, иди ты к бесу со своими разговорами! Очень уж ты о нас печешься. Послушай тебя, так ты нам брат родной и тоже, как мы, в лесу тяжести таскаешь!..

Павел Шубин, не вступая в разговор, отправился к десятнику — узнать, правду ли говорили о выработке стахановцев. «И что он против меня, этот Бармин — ребенок!.. Крутит что-то Фантов, откуда эти высокие проценты?..» На душе у бригадира было тревожно, он вспомнил, как неладно приняли Бармина в его бригаде. «Я думал, вас это касается», — повторил он его укоризненные слова.

Десятника он нашел у конторы — возле него стояло несколько человек, пришедших за тем же, что и Шубин.

— Мастера своего дела, — говорил десятник. — Никому не грех у них поучиться. Завтра выходной, и я всем советую посмотреть на них, приглядеться к их методу. Кроме пользы еще и удовольствие получите.

— Сколько процентов-то? — спросил Шубин, тронув его за плечо.

Десятник равнодушно посмотрел на него:

— Это у тебя-то?

— Зачем у меня. Свой процент сам знаю. У Бармина, скажи, сколько?

Десятник пошел в контору и, словно дразня, бросил Шубину на ходу:

— У Бармина около пятисот на двоих…

На другое утро стахановцы вышли на работу чуть свет, когда еще луна не успела убраться на покой. По пути к делянке Перцев вслух высказал сомнение:

— Не придут и сегодня эти бирюки.

— Придут, — уверенно возразил Бармин.

Он оказался прав. На делянке их уже поджидали лесорубы. Высокий, плечистый Шубин возвышался среди них горой. Бармин и Перцев поздоровались и начали неторопливо готовиться к работе. Лесорубы настороженно следили за каждым их шагом и движением. Шубин подошел поближе к Митьке.

— Этой будете? — кивнул он на пилу.

— Головой, — ответил Перцев. — Головой будем, так называемой смекалкой. Ясно?

Шубин обиделся:

— Похоже, что ты языком будешь пилить. Очень острый он у тебя. Ты лучше помолчи и покажи свою «инвалидку».

Митька протянул ему пилу, густо смазанную керосином. Старая пила пошла по рукам.

— А зачем у тебя каждый пятый зуб без развода? — спросил кто-то из толпы.

— Прочистной, — охотно ответил Бармин. — И заметьте, что при разводе все зубья отогнуты примерно на одну треть.

Он взял топор и рубанул по стволу дерева. Топор зазвенел, и, словно отозвавшись ему, загудело дерево. Вырубив клин, Бармин отложил топор и взялся за пилу, с которой наготове стоял Перцев. Сначала они работали молча, потом Перцев вдруг запел мягким голоском бойкую и задорную песенку:

Лесорубы, отточите топоры. Раз… два…
Помахайте до вечерней до поры. Раз… два…
А когда придет вечерняя пора. Раз… два…
Вы пойдите отдохните до утра. Раз… два…

Все разом зашевелились, повеселели, заулыбались. Приезжие были славные ребята, и деревья они валили ловко — этого нельзя было не признать. Шубин, оторвавшийся от наблюдений, вдруг обнаружил, что смотреть на их работу не пришли двое из его бригады — Семенов и Полозов. Торопясь, будто стахановцы могли вот-вот исчезнуть, он побежал к общежитию. Семенов встретился ему на половине дороги. Завидя бригадира, он крикнул еще издали:

— Бегу, бегу — не ругайся! Я давеча было вслед за тобой разогнался, однако меня перехватили. В контору вызывали. Там целая комиссия сидит, начальнику нашему трудную жизнь создают. Они и тебя искали.

— А где Полозов? — спросил Шубин.

— Не пошел, стервец. Я уж с ним поругался. Упрямый, как козел. Сидит, книжку толстую читает.

Полозов в самом деле сидел в общежитии у окошка с книгой в руках.

— Одними книжками думаешь жизнь прожить? — мрачно спросил его Шубин, сдерживая ярость. — То-то тебя романы научили хорошо работать, что ты еле-еле норму набираешь. Марш в лес!

Паренек, которому надоело собственное упрямство и нужна была только подходящая причина, чтобы покончить с ним, быстро оделся и побежал на делянку, куда его тянуло с утра.

В лесу, где холод, казалось, замораживал даже звуки, не затихала только Митькина песенка, сразу пришедшаяся по душе Ване Полозову: