Предисловие к жизни

— Он же не хочет, ты сам видишь.

— Мы не сумели найти ему дело по душе. Найдем. И все станет на место.

С весны широко развернулись строительные работы. Сарафанов не забыл про Ивана и Максима, он добился, чтобы их определили в бетонщики.

Друзья пешком, с узелками в руках, добрались до глухого таежного места — здесь, у реки Эмчуги, отныне предстояло им жить и строить мост.

Узнав, что такое бетон и как он делается, нанаец забыл про тайгу и скоро перестал помышлять о возвращении в стойбище. Он уже не грустил об охоте и реже пел свои печальные, тягучие песни, которые раньше предвещали намерение нанайца удрать домой.

Как трудно было приучить Максима к работе лесоруба, так теперь трудно было оторвать от волшебства — составления бетона. Он брал по мерке цемент, по мерке песок, по мерке гравий и начинал тщательно перелопачивать смесь. Затем прибавлял к ней — строго по мерке, ни капли больше! — воду. И перемешивал смесь с водой. Получалась серая вязкая «масса» (красивое слово! Оно нравилось Максиму, он считал, что все хорошее должно красиво называться). Масса была совсем не похожа ни на песок, ни на цемент, ни на воду. Массу укладывали в устои моста, и она там затвердевала. Получался «бетон» (опять хорошее слово, самое хорошее, он произносил его нежно, с уважением и вместе с тем очень твердо — «бетон-н-н»).

Разве можно было равнодушно относиться к бетону! Максим смотрел, как вел себя отвердевший бетон в бурной и сильной реке Эмчуге: он стоял непреклонно, а сердитая вода вежливо обходила его кругом.

Накопив впечатления, Максим бурно высказал их Сарафанову, когда тот появился у них на объекте. Он засыпал культорга множеством вопросов — что, почему и как. Сарафанов с удовольствием смотрел на его темное скуластое лицо с черными блестящими глазами.

— Знаешь что? Я, пожалуй, свезу тебя в лабораторию, — решил он. — Там тебе кое-что расскажут. У тебя светлая голова, и тебе многое предстоит узнать.

Не откладывая, Сарафанов тут же договорился с начальником участка и увез нанайца. Иван Елистратов немного обиделся, что его не взяли. Сарафанову пришлось дать обещание, что он покажет ему лабораторию в другой раз.

Они ехали на лошадях. Тайга была полна весеннего цветения, сочных запахов, шумного птичьего щебетанья. Максим впервые в жизни сидел на лошади. Если бы не переживания, связанные с этим, и не интерес к новым впечатлениям, которые сулила поездка, нанаец, наверное, сбежал бы от Сарафанова, так соблазнительно манила, звала к себе, притягивала весенняя тайга.

Нанаец вошел в лабораторию, огляделся, увидел красивые металлические машины с рычажками и круглыми стеклянными, как у часов, лицами. Человек в очках и в синем халате, окруженный со всех сторон хрупкой стеклянной посудой, радушно приветствовал Сарафанова.

— Здравствуйте, товарищ алхимик, — отвечал Сарафанов на его приветствие, и нанаец решил, что «алхимик» (опять хорошее слово!) — фамилия человека в очках. — Я привез одного из подшефных, у него тысяча вопросов. Он парень дельный, и мы его в будущем пошлем учиться. А пока вы ему расскажите о разных вещах, которые помогли бы ему лучше, сознательнее, так сказать, изнутри осмыслить свою специальность.

Максиму сразу поправился человек в халате, он с такой любовью и уважением говорил о бетоне. Сарафанов посмотрел на них, беседующих, поулыбался и ушел.

Максим даже и не заметил его ухода, он сидел зачарованный. Впервые он услышал о строении материи. «Атомы… атомы… электроны», — твердил он про себя новые хорошие слова.

— Посмотреть на бетон невнимательно и небрежно, этак сверху — камень и камень, ничего особенного, — поблескивая очками, говорил человек в халате, «товарищ алхимик», бережно переставлявший на столе стеклянные колбочки и тубусы, такие хрупкие, что они — казалось нанайцу — могли разлететься от дуновения. — Но если всмотреться внимательно вооруженным глазом, то увидишь, какая происходит в твердом теле бетона сложная и таинственная жизнь. Более сложная и более таинственная, чем в тайге, уверяю вас.

Удивительные вещи услыхал Максим. В жестком теле камня совершались, оказывается, реакции («реакции» — уважительно шептал нанаец, запоминая новое слово). Какие-то невидимые частички метались там с непостижимой быстротой — сталкивались и снова распадались.

После ошеломляющих рассказов «алхимика» Максим пошел к опытной лаборатории бетономешалки, взял из круглого железного ее брюха серые мокрые куски и, не моргая, долго вглядывался: ему верилось, что он и простым глазом может рассмотреть в сыром, еще не отвердевшем бетоне неистовое и нескончаемое движение составных частиц материи.