Предисловие к жизни

Друзьям по школе и по заводу хабаровчанам Сене Пальчикову и Мите Петрову посчастливилось встретиться на войне. Советская Армия, подошедшая к германской границе, остановилась, чтобы подготовиться для решающего удара по врагу. Самоходка старшего лейтенанта Пальчикова в числе других орудий попала на ремонт в полевую мастерскую, где служил техник-лейтенант Петров.

Как водится, друзья довольно долго хлопали друг друга по лопаткам и выражали свою радость одними восклицаниями и междометиями. Спохватившись, они обнаружили, что стоят на холодном, пронизывающем ветру. Полезли в землянку; там на правах хозяина Митя принялся потчевать дорогого дружка солдатским угощением: водкой из фляжки, солоноватой, жесткой ветчиной и сладким кипятком из алюминиевой кружки.

Беседа приняла характер тихой задушевности, и тогда выяснилось: Сеня был тяжело ранен, два месяца пролежал в госпитале и, получив небольшой отпуск, сумел в конце лета побывать в родном Хабаровске. В связи с этим Митя задавал вопросы, Сеня с удовольствием отвечал. Все, о чем рассказывал Сеня, несказанно удивляло Митю.

Вы только подумайте: Хабаровск совсем не затемнен, живет при ярком освещении, на улице Карла Маркса полно людей, в обоих парках каждый день музыка и танцы!

— Скажи, пожалуйста, все цело, все по-прежнему! — восторгался Митя и хвалил хабаровчан: — Вот молодцы-то! А тот большой скелет все еще лежит в парке?

Сеня подтвердил невредимость скелета гигантского кита, выставленного в хабаровском парке для всеобщего обозрения, чем снова весьма порадовал товарища.

— Можешь меня понять? — сказал Сеня задумчиво. — Только этим летом я разглядел, как красив Хабаровск, как он хорош.

Приятели минутку помолчали. В холодной землянке предстал перед ними озаренный заходящим солнцем дальневосточный город, раскинувшийся на нескольких сопках, круто наклонные его улицы, сверкающая на всплесках вечно живая вода Амура-батюшки, широкого, словно море.

Сеня передавал, как встретили его на заводе:

— Будто хозяина, водили по цехам и отчитывались, про тебя спрашивали. И к артиллеристам ездил, беседу проводил, фронтовым опытом делился.

— А Катю видел? — вдруг спросил Митя. — Почему не рассказываешь про Катю? Жива, здорова, замуж вышла или еще дожидается?

— Катю видел, — ответил Сеня.

Он прихлебывал кипяток из кружки. Сквозь пар увидел Митя, как потускнели, затуманились глаза товарища.

— Три года воюем мы с тобой, Митя, — тихо заговорил Сеня. — Город наш остался прежним, а сами-то мы здорово изменились, вроде бы постарели, умнее стали, строгость какая-то появилась к себе и к людям. — Сеня замолчал.

— Ты про Катю хотел рассказать, — напомнил приятель.

— Я и рассказываю про Катю. Дома у своих я нашел все на месте, было мне там и приятно, и странно, и вроде неловко, непривычно, что ли. Трудно это объяснить. Ну, понимаешь, все хотелось забыть войну и хотя бы на время сделаться мальчишкой, прежним Сенькой. Тем Сенькой, что шутками задевал всех в цехе и озорничал в парке. Снял я с себя военный костюм с погонами и орденами, надел затасканный пиджачок и брюки, серенькие, помятые, как были, пошел бродить. Весь Хабаровск исходил — то с горы, то на гору. И встретил Катю.

— Где, на какой улице встретил? — живо заинтересовался Митя.

— На Карла Маркса, возле почты. Она ничуть не удивилась, будто простилась не три года назад, а вчера. Погуляли. Разговор завелся нескладный и какой-то мелкий очень.

«Надолго?» — спросила Катя. «С неделю проживу», — говорю. «Как тебе показался Хабаровск? Паршивый городок, в сущности, правда?» — «Нет, не согласен, — отвечаю. — Смотрю на город и не налюбуюсь. Прекрасный город Хабаровск!»

Катя мной осталась недовольна. Осмотрела внимательно с ног до головы и отметила: «Худой ты какой, Сеня, и на себя непохожий, некрасивый, помятый».

Ответил ей: «Красивым я, положим, никогда не был. Да ведь не с курорта приехал, из госпиталя, тяжелое ранение перенес».

Посмотрела еще раз на меня, на то место, где орденам висеть полагается, и спросила с усмешкой: «Что ж Сенечка, воевал-воевал, а орденов-то и не навоевал! Не дали? Ранили — и всего-навсего?»

Во мне вся кровь закипела, но ответил спокойно: «Не навоевал, Катенька, не дали мне боевых орденов. Хожу простой, незнатный».

— Зачем же ты ее обманул? — заволновался Митя. — Пусть бы она узнала, как ты воевал, пусть бы погордилась!

Сеня пристально поглядел на товарища, хотел возразить и не возразил.

— Она заторопилась, — продолжал Сеня. — Я проводил ее, даже зашел домой. Там беседа наша совсем не в ту сторону поехала — про какого-то ее знакомого, который вернулся с фронта и много поведал о своих подвигах. Судя по всему, она им очень гордилась. Мне вовсе невмоготу стало разговаривать, я умолк. Катя и это не одобрила: «Раньше, помнится, ты веселый был, а теперь скучнейший».