Предисловие к жизни

— Так у нас было дивно и красиво! — сказал Грезин с огорчением. — Ты все испортила банальной семейной сценой. Упреки, подозрения. К чему они?..

Он поднялся и, большой, красивый, принялся ходить по тесной комнатке. Половицы под его ногами жалобно повизгивали. Феня многое хотела сказать ему и снова обнаружила, что говорить ей неимоверно трудно, она как-то терялась перед ним. С огромным усилием Феня заставила себя все-таки сказать несколько слов.

— Я не хочу в наших отношениях ничего неясного. Ничего замутненного. Для меня важно было узнать, что ты свободен. Ты свободен, и я спокойна: наши отношения всегда могут решить двое — ты да я, больше никого они не касаются. — Она помолчала и, предупреждая его желание заговорить, воскликнула: — Клянусь, что я никогда не обману тебя, не покривлю душой! Но поклянись и ты, что не обманываешь меня, что не ради забавы сюда приехал.

— Феня, дорогая моя, пойми, — торопливо заговорил он. — У нас нет ничего неясного, ты взбудоражила себя невесть чем. Клянусь тебе, в моих мыслях нет и тени обмана или чего-нибудь неблаговидного.

Грезин рассказал: да, он еще задолго до ее письма решил провести отпуск в Гагре. Разве отдых на Черноморском побережье преступление? Да, он хотел поехать в Москву. Его туда приглашают. Разве плохо, что он чувствует в себе большие силы и хочет испытать себя в масштабе всесоюзного радио? К сожалению, в мире искусства тоже действует закон: сам о себе не похлопочешь, никто для тебя это не сделает. Кстати, он хлопочет теперь не только о себе — в мечтах о Москве он видит себя вместе с ней, с Феней. Он не представляет дальнейшей жизни без нее.

— Ну, удовлетворена объяснением? — спросил Дмитрий Афанасьевич.

— Вполне, — ответила она.

Ответить хотелось как-то иначе, однако у нее не нашлось слов, да и просто она робела перед его прямым, проникающим прямо в душу, как ей казалось, взглядом.

Феня молча посидела, поднялась и, не вымолвив ни слова, направилась к выходу.

— Куда ты? Ну, куда? — крикнул Грезин. — Чуть что, ты уходишь.

— Ухожу на объект, — сказала девушка. — У меня работа. Мне пора.

— Это другое дело. Но ты не поцеловала меня. Вернись и поцелуй, иначе я рассержусь.

Она не ответила улыбкой на его слова, сказанные тоном капризного, избалованного ребенка, вернулась и поцеловала.

— Вот и ладненько, — одобрил Грезин.

Он даже не заметил, что поцелуй ее был совсем иной, чем прежде.

— В середине дня я наведаюсь на мост, — пообещал он вдогонку. — Мы тогда окончательно решим: ехать мне в Москву и в Гагру или не ехать. Будет, разумеется, как ты пожелаешь и, таким образом, в нашем нарождающемся семействе сразу же установится матриархат, диктатура женщины.

Феня не отозвалась на эту шутку. Его шутки сейчас были неприятны ей, они как бы уводили ее в сторону от желания выяснить все в их отношениях.

«Я хочу установить в нашей нарождающейся семье диктатуру ясности, прямоты и честности, — мысленно отвечала Феня Грезину уже по дороге к постройке, видневшейся среди деревьев. Она усмехнулась: — Нарождающаяся семья! Нарождается ли у нас семья?»

Феня вспомнила улыбку Дмитрия Афанасьевича, его глаза, его слова о том, что семейное счастье — это не просто совместные завтраки, обеды и ужины плюс кровати рядом. Оно такое нежное и зыбкое, семейное счастье, его надо лелеять и беречь. И его надо строить, как строят прекрасный дом — по кирпичику, с великой старательностью и с неисчерпаемым терпением.

«Он прав, — думала Феня. — Когда хотят счастья в семье, то подавляют в себе недостатки и плохой характер, не дают воли дурному настроению, всегда думают прежде всего не о себе». И она должна подавить в себе скверное и тяжкое настроение, недоверчивость, должна в первую очередь подумать о нем. Ну да, у него есть недостатки, они происходят от избытка сил, от жизнелюбия. Он их не скрывает, он даже не очень-то считает их недостатками. Зато в нем много прекрасного. И, может быть, правда, что люди искусства — особенные существа, которых нельзя мерить обычной меркой?

«Когда он придет, — решила Феня, — я освобожу его от неприятного разговора и скажу: матриархат и диктатура отменяются, поезжай в Гагру и отдыхай. Побывай в Москве, раз это нужно для твоего будущего».

Ей сразу стало легко, и она с радостью отдалась работе. На третьем мостовом устое кладка бетона шла к концу, и бетонщики во главе с бригадиром Денисовым уже занимались своим делом. Денисов — будто из меди сделанный человек, такой был весь литой и загорелый — приветливо улыбнулся Фене и подошел.

— Товарищ прораб, кладку добьем сегодня во что бы то ни стало. В награду просим устроить концерт, Дмитрия Афанасьевича. Пусть почитает про любовь. Очень красиво у него получается!

Ей были приятны эти слова, она подумала: «Здесь все его полюбили. Я слишком строга к нему».

— Хорошо, давайте первоклассный бетон, а я обеспечу первоклассный концерт, — улыбаясь, сказала она.