Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

Но этот фиал, исполненный сверхъестественным блаженством! если он стоит перед тобой, читатель… о!.. ты взглянул на него… взглянул и опьянел… ты уже не в состоянии протянуть руки, поднести его к устам… чувство оставит тебя— оно уже выше неба.

Образовать деву, наполнить фиал блаженством… но представьте себе грусть мою: что, если какой-нибудь профан-идольник осушит его до дна одним залпом, как schanapps, не оставив на языке ни капли, для осязания наслаждения.

Вот разница между образованием Александра и Фессалины: он для всех, она для одного… и если б еще для своего учителя!

Однако же я не завидую чужому счастию, ни чужим деньгам, ни чужой любви; я только не желаю быть пьедесталом — пьедесталом даже вселенной; но Атласом я готов быть: пусть поместится моя вселенная ко мне на рамена.

Девушек приятно учить; они по большой части милы и послушны, и всему верят, что им говорит учитель; но мальчик;… о, это вопросительный знак: —только шаг из яйца, и уже допрашивает: как, кто и для чего? Как будто понимает, что эти: как, что и для чего, есть истинное различие между человеком и тварью.

Эти слова произносит в нем сама природа; ибо он есть отражение всего видимого мира; он солнце той сферы, на которую может изливать теплоту чувств и сыпать лучи разума; он прохладная луна утешительница; он парящий орел в соображениях; он лев в великодушии и среди боя; он тигр в исступлении; он в ухищрениях змея; полип, движущийся на корнях своих; величественная пальма, произраждающая только один цвет, один плод в столетие своей жизни — один плод! — дивный плод — голову!.. яд и животворное вино; он тверд как железо, при свете блестящ как алмаз, непонятен как ночь, завиден как золото, звучен как серебро — о, он весь мир видимый.

Отдайте же это вопрошающее существо в руки существу безответному, учебной книге в образе человека, и вы увидите, что дивные звуки: что, для чего и как, увянут в душе, как отпрыск цветов, для которых нужно питание, и у которых нет питания.

Человек родится и в физическом и в нравственном отношении, или здоровым или болезненным, или уродом. И, следовательно, говоря математическим языком: в человечестве 1/3 добра, 1/3 зла излечимого, и 1/3 чистого зла.

Что ж предстоит воспитанию?

Хранить здоровье Физическое и нравственное, лечить болезнь и употребить зло на службу добра.

О, в природе столько неумышленного зла, что умышленное не нужно для весов судьбы, и каждый человек, если не в глазах других, то по крайней мере в собственных глазах, может быть чист и непорочен!

Между тем как я делал эту математическую выкладку и незаметным образом перешел от нее к разрешению всех тригонометрических задач посредством простой арифметики, логика Аристотеля тщетно боролась с логикой Александра.

— Страсти враги наши — говорил Аристотель — их должно истреблять, вырывать с корнем… убивать!..

— У папеньки много врагов — говорил Александр — греки, персы, иллирийцы, готты… для чего ж он их не истребляет, дядюшка?

— К побежденным должно иметь снисхождение, — отвечал сбитый с пути Аристотель; —и тогда враги обращаются в друзей наших.

— А за что ж, дядюшка, убивать страсти; их жалко совсем убивать, они также враги наши; может быть и они, если к ним будешь милостив, также обратятся в друзей наших.

— Да… но, нет… на пример пьянство, есть страсть опасная… которую должно искоренять…

— А где ж корень у пьянства, дядюшка?..

— Корень пьянства… бывает часто в обычаях… вот, на пример, если б ты был законодатель, ты верно бы уничтожил злой обычай, по которому слуги имеют право бранить и бить своих господ во время Сатурналий…. Это все равно, что позволить коню оседлать человека.

— Правда, дядюшка; а ты видел у меня деревянного конька, которого называют Пегасом, потому что он пегой.

— Здесь не время рассуждать о конях; изволь, Александр Филиппович, читать Илиаду!..

Александр взял указку в руки и начал читать:

Воспой; о богиня, гнев Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который Ахейцам нанес неисчетные бедства…

— Скажи мне, дядюшка, кто ж это просит петь богиню вместо себя?

— Омир, — отвечал Аристотель, — которого настоящее имя есть Мелезиген, от реки Мелеты, на коей он родился; когда же он ослеп и пошел по миру, тогда его назвали Омиром….

Это чудо — думал я, — что значит Филология! и по сие время люди не хотят понять, что Мелезиген есть ничто иное, как испорченное азское Слово Malsingan, т. е. поющий сказания, и что, следовательно, Илиада есть перевод с азского языка на греческий, песни о падении власти Азов в Helionе, что Priamus Kongur var sem adur er sagt kalladur Oden, en drottning hans Frygg, af thui tok Riked sydann naffn oc kallas Phrigia thar sem borgen (Troia) stod.

— T. e. что Приам Князь (kong — Конеж) был тот самый, как говорят, который назывался Оденом, а жена его Фритта; от неё и получило царство прозвание Фригии, где был град оный (Троя).