Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

По отъезде Аристотеля, взялся, по просьбе Олимпии, окончить образование Александра, Нектанет. — Он стал ему рассказывать Египетские сказания: как до создания мира по всюду было ничто, и как Бел посредством острого слова ум! разрубил ничто на двое, и составилось из одной половины не, а из другой что; как одно животное с человеческой головой и с рыбьим хвостом вышло из моря и научало диких людей, — которые росли прежде как полипы на древнем папоротнике, — сочетаться браком; как произошедшие от сочетания извели древний папоротник, на котором росли люди; как они размножились и разделили между собою землю и первоначальный язык, состоявший из 777 букв; и как каждому племени досталось от 16-ти до 56-ти букв, из которых каждое племя и составило свои слоги и свои слова.

— О, Александр, — говорил между прочим Нектанет, — по течению звезд вижу я, что ты низложишь власть Персов и возвратишь законному владетелю престол Египта.

— Но где же законный Царь Египта? — спросил Александр.

— Где Царь Египта?.. — произнес смутясь мнимый Волхв, — он скрылся от преследований Оха в Эфиопии.

— Если б он не бежал, его бы не преследовали, — сказал Александр.

— Он оставил Египет по воле Аммона, ибо оракул изрек:

«Избирай любое: преследование Рока, или преследование Оха». И он избрал последнее, ибо от проследования Рока нет убежища.

Он не понял слов оракула; оракул предоставлял ему не волю преследовать Рок или Персов, ибо если б он мужественно боролся с ними, то и злой Рок и Артаксеркс-Οх, бежали бы от него.

— О, Аммон! — вскричал Нектанет, правда твоя.

— Что с тобой сделалось? — спросил удивленный Александр.

— Ничего, ничего… так, святая мысль пробежала в голове моей:

«В великом храме ожидает тебя Аммон-ра; Маут родила тебя, Замун покорится тебе, ты новый сын Аммона, ты новый Харрк!»

Клянись мне, Александр, идти на поклонение к Аммону[45].

— Это я сделаю и без клятвы, — отвечал Александр.

Ум Александра поразил Нектанета.

— Послушай, госпожа моя душевная, — сказал он Олимпии, — Александра учить более нечему, Аммон-ра вложил в него много воли своей, чело его возвышенно, и очи близки друг к другу, пора опоясать его мечем.

И по совету Нектанета Олимпия написала к Филиппу письмо, в коем изъяснила, что Александру наступило уже 16 лет, что он уже полон, и ума, и разума, и что в отсутствии отца он может править Государством.

— Посмотрим, — сказал Филипп, получив письмо. И дал Указ сыну прибыть к Византии, со всем войском, которое оставалось в Македонии.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I

Жалко, жалко было мне расстаться с Фессалиной! но я должен был отправиться в след за Александром. Фессалина… это такое было существо!.. моя воспитанница!.. Смотрите на нее… что вам более нравится в ней: блистающие ли глаза её, как стрелы божьи, или взор, падающий на вас лучом утра?… нежность ли лица её, или улыбка внимания?… рассыпанные по плечам локоны, или вздох волнующий грудь её?… стан, очерченный блестящим шелком и охраняемый от взоров Финикийским пурпуром, или вся она, вся!.. весь этот призрак, этот метеор, посланный небом осветить вату грустную жизнь верой в красоту существ будущей жизни?

Радуйся всякий, кто видит ее! Владеть ею будет только один… владеть ею — быть мучеником мысли: вот, вот рушится счастье!

Но не думайте, что это существо — просто Ангел, существо святое, безгрешное, перед которым вам не оставалось бы ничего больше делать, кроме преклонений… нет, она женщина, она своенравна, она вспыльчива, она иногда даже мстительна; её своенравию вы радуетесь, её вспыльчивость оживляет ваши чувства; а мстит она за несправедливость двумя крупными слезниками — только двумя! но кто допустит, чтоб эти две слезинки упали на землю?

Прощай же мой ласковый призрак! будь тебе небо вечным подножием! Конь брата твоего стоит уже у крыльца, бьет золотыми подковами по шелковому ковру, грызет серебряную узду, вскидывает гриву, озирается грозно. Александр прощается с матерью, — три полка Македонской дружины, развернув знамена, двинулись уже за город, толпы народа идут за ними. — Песельники поют войсковую песню, звук серебряных рогов отзывается в окрестностях; но голос разлуки слышнее песен и рогов, сердце стучит громче бубна.

Глава II

Не желая быть свидетелем горестных прощаний, и, чтоб рассеять грусть свою, я отправился в храм Аммона. Храм был заперт, но я объявил, что мне нужно видеть Аммона. Жрецы не внимали словам моим.

— Слово и дело! — вскричал я.

Это подействовало; медные врата отперли, я вошел.

— Аммон-ра, скажи мне, пожалуй, какая разница между древним человеком и новым?

— Право не знаю, отвечал Аммон; и что тебе за охота делать такие глупые вопросы, как будто не о чем более гадать!

— Да о чем же гадать?

— Как о чем? спроси: любит ли тебя та, которую ты любить?

— Мне кажется вернее будет, если я спрошу у неё самой.

— Конечно… да… правда!.. ну спроси: где искать тебе счастия?

— Вот прекрасный вопрос! это все равно, что спросить: где искать мне свои мечты!

— Как будто счастие есть мечта?

— Исполнение желаний не мечта, а счастие мечта.

— Который тебе год?