Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский

— Вот, — говорил мой спутник, когда мы проезжали первую ограду, — налево храм Гиммала, ныне Зиоса, против него храм Афины…. Посреди крепости… видишь медную кровлю и две башни по сторонам? это храм Аммона… Когда Годамены пришли сюда, из Египта, они, построили этот храм, в честь Аммона Азарикского, и самый город Фивы: назвали в честь Фив, Азтиода. Можно вообразить себе, как я, дивился словам Антиквария; он рассказывал мне вещи совершенно не согласные с Историей; я однако же молчал и слушал внимательно.

— Для чего же мы не едем через крепость? — спросил я.

— Нельзя; только по праздникам отворяются для всех врата её; мы поедем теперь на торговую площадь, где и остановимся в гостинце Огизийской; содержатель мне знаком, и угостит нас прекрасным блюдом: печеным луком, начиненным сушеной рыбой, фисташками и перцем, в меду… бесподобно!

— Нет, не бесподобно, — думал я, — гораздо бы лучше было выпить с дороги стакан чаю!

Между толпами народа, который, встретив Филиппа и проводив его, в дом Пиндара, глазел еще на проезжающую свиту, мы пробрались на торговую площадь; посреди площади возвышалась огромная статуя.

— Это чей памятник? — спросил я.

— Меркурия, покровителя торговли, на древнем языке Марктора, т. е. Тора, бога торгового. Издревле ведется обычай строить на торжище храм Тору; покровительствующему торговле, или ставить его лик; да и самое слово торг — происходит от Тора.

— Ну, — сказал я, — господин мой, ты, я вижу, Этимолог, и все твои изыскания основываешь на одной Этимологии!

— Звук и идея звука — вот мой ключ к изысканиям; по наружности преданий не откроешь истины; должно открыть дух преданий, ибо узел тайны есть слово, облеченное мыслию.

Чтоб отделаться от г. Изыскателя, я задал ему вопрос:

— Скажи мне, господин мой, спали ли первые люди?

— Разумеется, спали, это не стоит исследования.

— А мне кажется, что не спали; ибо сон есть образ смерти, а смерть есть дочь греха. Следовательно, до прегрешения человек не мог спать.

— Ах! вот задача! — вскричал мой Антикварий. — Это должно исследовать.

— Исследуй пожалуйста; а я покуда усну.

Оставив в размышлении моего спутника, я удалился в особый покой; вместо чая, я велел подать себе фиников и вина ку-мирос… винные ягоды с вином — прекрасно!

Поел, лег спать, вдруг…

Как в агнца орел, сон вцепился, взлетел,
И бух меня в чьи-то объятья!..
Я глядь на себя… я весь вспыхнул, сгорел,
На мне нет… пристойного платья!
Мне стыдно!

Но счастие часто помогает и не в таких затруднительных обстоятельствах.

Я проснулся.

— Послушай, господин мой, — сказал я Антикварию, — не съездить ли со мной в Элевсинский храм? там, я слышал, много тайн, а, я охотник до них.

— Тебе любопытно осмотреть храм девы, Кирни Елизийской[48] — Там никаких тайн нет, кроме града усопших, коих души покоятся в недрах блаженства; но если ты хочешь принять закон Эллинский, то святая Пифия, посредством священных звуков Арфийских, приподнимет пред тобою завесу с тайны будущей жизни. Однако же не советую никому заглядывать в пучину будущности… те, которые взглянут на рай и ад — не жильцы на этом свете.

О, если так, то благодарен.

Мне жизнь еще, не надоела!
Что Пифия ни покажи,
Я не отдам за тайны Г ела,
Ни аду ледяного тела,
Ни раю огненной души!

Таким образом, отложив поездку к Элевсинским затворницам до другого времени, я поехал в Коринф. За кедровой рощей открылась священная возвышенность, усеянная храмами: там в честь Юпитера-Сильного, там в честь, Юпитера-Рока, там в честь Юноны-Беллоны, или воинственной, там в честь Юноны-Венеры — т. е. достославной матери красоты и любви, там в честь Юноны-Сифии, Минервы…

Влево виднелись горы Арголиды. За ними, думал я, Аргос и Аргомены, славившиеся во время владычества, Азов своими матросами и строением кораблей с палубами.

Вот на право, Святое озеро[49], на лево воды Салема!

Вот и стены Границы, или Коринфа. Народ стекается из окрестностей, смотреть на своего владыку Филиппа, который окружен уже Амфиктионами, Архонтами и всеми властями городов Греции.

Поверенные их прибыли с дружиной, с венами и дарами.

Воины каждого города стояли около своего знамени; толпы народа окружали их; по улицам суд и ряд, все толкуют о Филиппе. — Там и сям-раздается вроде польского непозволям.

И языки и мечи у греков остры; да у двенадцати Драконовых городов двенадцать голов, а у двенадцати голов двенадцать умов.

А что ум, то и разум,
И не срубить этих голов разом!

— сказал Оракул. Филипп слышал это, и начал рубить по одиночке, припевая:

Вот вам дракон,
Вот вам закон,
С гражданским правом!
Писан мечем,
Красным письмом,
Большим уставом!