Предназначение. Книга 1. Часть 4

Мама еще несколько мгновений постояла на крыльце, а потом сбежала с него, подлетела ко мне и влепила такой смачный подзатыльник, что моя голова упала вниз, и я подбородком заехал Сорке прямо по темечку, звучно клацнув челюстями!

— Ай! — вскрикнула мелкая, разжала руки и, отступив от меня на несколько шагов, принялась увлеченно тереть свою маковку.

— Уй! — я тоже отметился одновременно с сестренкой, только при этом схватился за пострадавший подбородок. И как только я себе язык не прикусил? Повезло!

Но не зря говорят, что свято место пусто не бывает, и вот уже передо мной не радостная младшая сестренка, а вполне себе рассерженная матушка!

— Как ты мог?! — ее ладошка несильно хлопает мне по груди. Памятуя о том, насколько тяжелой может быть ее рука, понимаю, что отделался легким испугом. Пока, во всяком случае. — Ты знаешь, что со мной было, когда ты пропал?! Я чуть с ума не сошла! А тебя все нет, и никто не знает, где ты!

— Эм, мам, но я же Бирку просил тебе сказать, где я и что со мной, чтобы ты не волновалась! — возмутился я.

— Ага! Бирку он просил! — опять взвилась матушка. Я уже и не рад был, что попробовал оправдаться — успокоить ее я не успокоил, а вот еще один подзатыльник заработал, правда, не такой сильный, как первый.

Не-е-е! Что бы я еще стал возражать рассерженной женщине?! Нафиг-нафиг! Так она проорется, да и успокоится. Результат будет тот же, что и после возражений, только быстрее, да и я избегу телесных повреждений!

— А ты знаешь, когда Бирка нам об этом сообщила? — не унималась рассерженная родительница.

Вот же! Опять подзатыльник заработал! Да, сколько же можно?! Это вообще беспредел какой-то!

— Уй! — протестующе воскликнул я. — Да, откуда же мне знать, меня-то уже здесь не было!

— Вот то-то и оно, — вдруг, абсолютно успокоилась мама, — что тебя здесь не было! — она вздохнула. — А Бирку на учебе задержали, а потом она пошла подружке помочь, короче, пришла ночь-заполночь, уставшая, ну и, конечно, обо всем забыла! Сказала только утром, а я всю ночь не спала! — опять начала сердиться матушка и подняла руку. Я уже зная, чего мне от нее ожидать, постарался голову вжать поглубже в плечи. Родительница мой жест заметила, ничего не сказала, но руку опустила. Фух, пронесло!

— Чтобы больше так не делал, понял?! — закончила она все еще сердито, но, уже успокаиваясь, и вдруг как-то съежилась, уткнулась мне лицом в грудь, всхлипнула и разревелась.

Я опешил. Я растерялся. Я не знал, что делать. Моя мама, обладательница твердого, несгибаемого характера, мама, которая, случись что, не бросится в укрытие, а будет подавать своим мужчинам стрелы и стоять вместе со всеми в общем строю, моя мама, умница и веселушка-хохотушка, ревела в голос, как какая-то малявка, уткнувшись мне в грудь.

Вот тогда, когда я все это осознал, я вдруг впервые испугался по-настоящему. Я испугался, что однажды могу вернуться домой, а мамы — нет! И я почувствовал, как по моей спине потек холодный пот. Я осторожно, как будто она хрупкое стекло, гладил ее по плечу и тихонько успокаивающе бубнил:

— Мам, ну ты чего? Мам, ну, все же хорошо! Ну, мам, ну, правда, все хорошо! Ты чего, мам, ну, правда?

— Знаешь, как я волновалась? Я всю ночь не спала, думала, что с тобой случилось? Уже чего только не передумала! — всхлипывая и некрасиво шмыгая носом, жалилась она мне.

— Мам, ну ты чего? Мам, ну, все же хорошо! Ну, мам, ну, правда, все хорошо! Ты чего, мам, ну, правда? — отвечал я ей, поглаживая по плечу.

Не знаю, как это смотрелось со стороны, но мне было все равно. Я пытался успокоить самого близкого и родного мне человека, и у меня это не получалось!

А тут еще и мелкая, услышав мамкины всхлипы, тоже разревелась! Уж я ей из-за мамкиной спины кулак показывал-показывал, а все зря! Ревет и ревет, а чего ревет — непонятно. За компанию, что ли?

Я стоял столбом, только не переставая гладил маму по плечу и что-то успокаивающе бубнил. И по прошествии какого-то времени, я заметил, что мамкины всхлипы стали реже, а вскоре и вовсе прекратились.

Она отстранилась, смахнула ладошкой слезы со щек и как-то несмело улыбнулась, как будто солнышко выглянуло на минутку из-за зимних туч.

Тут и мелкая тоже начала успокаиваться. Да они сговорились, что ли?!

— Ну, здравствуй, блудный сын! — наконец, совсем успокоилась матушка, крепко меня обняла и расцеловала в обе щеки.

А потом взлохматила волосы на голове, как она обычно делала, когда хотела меня подбодрить или просто приласкать любимое чадо. И вот тогда я понял, что прощен!

Я почувствовал такое облегчение, что мне казалось, что я могу все! Могу даже взлететь!

— А это что за бифштекс ходячий? — мама, наконец, обратила внимание на моего коня.

— Это не бифштекс! — возмутился я. — Это Гром! И он очень любит… — я потянул с последним словом, пока не нащупал в сумке фрукт и закончил фразу, доставая его из сумки, — … яблоки!