Предощущенья

пятнистой пылью полуспящий город...

Как не люблю я шестистрочных строф:

похожие на сумасшедших дроф

бегут — не знают, где остановиться;

пойдёшь за ними и, глядишь, к утру

про ложь судьбы, пространство и жару

перемараешь многие страницы.

Их надо обрывать и прятать в стол,

потом искать вместительный глагол

для строгого двустишья иль катрена...

А не найдёшь? Так вот она — кровать,

срывай цветы и забирайся спать,

укрывшись сном Бодлера иль Верлена.

    СОВЕТ СТАРОГО ЦЫГАНА

Никогда не возвращайся к прошлому:

к радостям былым; к минувшим бедам;

к женщинам, и бросившим, и брошенным;

и к друзьям, растерянным по свету.

Как бы ни секла тебя немилостливо

счастья обманувшего гордыня,

ты ищи не прошлого, как милостыни,

а будущего лучшего, чем ныне.

     26

Стисни зубы, если плакать хочется!

Ненавидь, когда любить не в силах!

Но запомни древнее пророчество:

"Возвращенье к прошлому — могила".

ЗАЧЕМ?

Зачем у верхушки берёзы

на зябком ветру высоты

на веточках, словно мимозы,

засохшие дрогнут листы?

Зачем эти листья не бросят

предательски-скудных ветвей?

Зачем эти ветви выносят

убожество жизни своей?

Зачем в этом мире туманном,

у кромки ноябрьских полей,

грущу я о чём-то нежданом

под стуки костлявых ветвей?

В какие углы и пределы,

опавшею жизнью шурша,

спешишь ты, согбённая телом,

чужая для мира, душа?

*   *   *

Георгины в саду увядают,

угасают, как угли в золе;

лепестки, шелестя, облетают,

в трубки свёртываются на земле.

Мне не жалко цветов, мне не больно

в мокрых сумерках серого дня,

       27

только что-то уходит невольно

с увяданьем цветов от меня

и теряется в хмари дождливой,

лишь светлей и грустней на душе,

будто был я когда-то счастливым,

будто был я счастливым уже.

       СТАРУШКИ

Без Бога природа убога,

как русская печь без огня,

и всякий похеривший Бога

понятней, чем гвоздь, для меня.

Но эти сухие старушки,

что в церкви сбирают нагар

и свечи последние тушат,

как тучи сиянье Стожар,

что знают, кому помолиться,

оглянут зажавшего грош,—

какая в них правда таится?

какая в них спрятана ложь?

Смотрю и понять я не в силах,

как будто стою в стороне

от преданной Богу России,

России, неведомой мне,

младенцем в купели крещённый,

взывающий к небу в пыли,

в блестящей столице учённый,

отпавший от соли земли...

А свечи рыдают, как очи

взирающих в вечную тьму,

и Лик, что во всём непорочен,

о тайнах сияет уму.

                 28

ВЕСЬ МИР РАСЧЕРЧЕН,   КАК КРОССВОРД

 1990-ые, "ЕЛЬЦИНИАНА"

Было время бархатных знамён

и парадных, с ретушью, портретов,

что над строем праздничных колонн

колыхались в марше пятилеток.

Было время верить в чудеса

в суете скукоженного быта,

когда гречка, мясо, колбаса

числились в разряде дефицита.

Было время спорить дотемна

об угрюмых снах литературы,

всей страной оплакать Шукшина

и читать под кляксами цензуры.

Было это время и прошло;

голодны теперь мы, да свободны...

Но свободе найденной назло

доллар вдруг стал страстью всенародной.

Идол, коррумпированный божок

с лицами заморских президентов

твёрже, чем лефортовский замок,

злее абакуммовских агентов.

Куплей и продажей мерит он

дарованья, чувства и идеи...

Много было горестней времён,

но доселе не было подлее!

      *   *   *

      1

Элитный клуб: Стриптиз провинциальный,—

лощёный блеск мелованных телес.

Официант столь вежливо-нахальный,

как чернецом прикинувшийся бес.

Сухие микрофонные певички,

до бёдер обнажившие бока.

Миллионер вкушает по привычке

руками парового судака.

Диетами подвяленные дамы

шампанское глотают в один дых...

Имущие, они не видят сраму,

когда едят и пьют за четверых,

когда потом на чёрном "мерседесе",

чуть кривуляя, движутся домой,

и отдаёт им честь на бойком месте

покой их берегущий постовой.

     2

Средь богатых, так же, как средь сирых,

я с тревогой думаю опять:

тяжела некрасовская лира —

некому теперь её поднять.

       ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ

— Уймись, метель! Какую уйму снега

на улицы ты за ночь нанесла!

Ну как мне на базар тащить телегу

торгового святого ремесла?

   30

Раз не дотащишь — шмотки не повесишь,

а не повесишь, значит, — не продашь,

и очень скоро потеряешь в весе:

на прожитьё доход уходит наш.

Ты думаешь, коль я предприниматель,

то у меня все с "зеленью" чулки?

Предприниматель — это заниматель,

трубящий на налоги и долги!

А те, кто потеряли тыщам цену,

мобильниками гладя по лицу,

из грязной тени выйдя в бизнесмены,

стригут меня, как всякую овцу.

ЧИН

В грозном здании управы

в кресле с номером один

восседает величаво

дорогой казённый чин.

Разбирая с напряженьем

косных мыслей дурелом,

чин подписывает веленья

ценным "паркера" пером...

Чин идёт по коридору.

Чин выходит на крыльцо.

Чин на "мерсе" едет в город,

затемнив стеклом лицо.

31

Чин восплыл в свою квартиру:

араратский пьёт коньяк,

ест телятину без жиру,

в Интернете ловит бяк...

Всё для чина. Всё по чину.

Всех пред чинную личину!

БРАТВА

В углах притихли фраера,

топя трусливость глаз в стакане,—

братва, внучонок Октября,

гуляет нынче в ресторане.

Бушлатов нет. Есть пиджаки,

но сняты, брошены на спинки,—

и с каждой щурятся руки

на нас весёлые картинки.

Грудь колесом, кулак с ведро,

короткострижены, скуласты;

ещё б повесить на бедро

могучий маузер и баста!..

А, впрочем, есть, отнюдь не два,