Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Промышленность советских времен по-прежнему доминировала на рынке труда, но в экономике произошли глубокие сдвиги. Прежде всего, две трети производства находились теперь в частной собственности. Далее, доля военного производства упала с 20 % в середине 1980-х до 5 % в 1998 году, тогда как энергетического сектора в 1991–1998 годах выросла с 11 до 32 %. Россия превратилась в страну с экономикой, ориентированной на экспорт, однако основную его часть составляло сырье. Добыча нефти сократилась в два раза, но упало и ее потребление, что позволило России извлечь некоторую выгоду из более высоких по сравнению с 1980-ми годами цен. Еще более важную роль играла в экономике газовая промышленность, со времен Брежнева являвшаяся основным инвестиционным приоритетом. Черномырдин усилил монополистическую структуру газового сектора, одновременно частично приватизировав его внутри узкого круга «своих людей». В итоге российский газовый монстр, несмотря на крайне сомнительные налоговые послабления и умопомрачительное воровство руководителей, все же обеспечивал на всем протяжении 1990-х пятую часть доходов российского бюджета[140]. Страна по-прежнему жила за счет своих нефти и газа — в этом смысле положение не изменилось с 1970-х годов. Но вместо финансирования расходов, связанных со статусом сверхдержавы, нефтегазовые деньги шли не на более скромные государственные траты, а на гораздо менее скромный образ жизни реструктурированной элиты.

Эти деньги продолжали оправдывать промедление с болезненными реформами. Переоборудование обветшавших заводов стоило значительно дороже строительства новых. Так, предприятия бывшей ГДР, не имевшие после объединения Германии возможности игнорировать или обманывать рынок, как это делали их российские двойники, не переоборудовались и даже не подвергались сносу. Их просто бросали по мере того, как рядом — благодаря колоссальным капиталовложениям со стороны богатого и снисходительного западного «собрата» — возводились новые. В России же на протяжении 1990-х прямые иностранные инвестиции составляли лишь несколько миллиардов долларов в год — меньше, чем в маленькой Венгрии. Не менее важно было и то, что российская банковская система способствовала не накоплению и продуктивному инвестированию частных сбережений, а их периодическому обесцениванию и — с помощью огромной «невидимой руки» западных банков — облегчению отмывки и вывода за границу. В 1990-х из России было выведено до 150 миллиардов долларов — эта сумма почти вчетверо превышала размер кредитов МВФ, предоставленных ей в качестве «помощи». Для инвестирования в производство были недоступны и те 40 миллиардов долларов, которые население хранило в «тумбочках»[141]. Благодаря же в том числе и нехватке инвестиций даже та низкокачественная продукция, которая продолжала производиться на тысячах предприятий, тут же разворовывалась ради сиюминутной выгоды. Возможно, единственным способом «реструктурировать» российский промышленный пояс было бы просто уничтожить его.

Многочисленные аналитики, обвинявшие Запад, и в частности США, в том, что для России так и не был разработан план, подобный плану Маршалла, заблуждались в целом ряде существенных моментов[142]. В конце 1940-х выделявшиеся по плану Маршалла деньги получали европейские бюрократы, которые руководствовались строгими правилами и могли расходовать их на импорт лишь средств производства, а не потребительских товаров. В 1990-х такая промышленная политика была невозможна из-за неискоренимого американского мифа о том, что рынок не нуждается в государственном регулировании. Кроме того, план Маршалла поддерживал восстановление европейской экономики, которое уже шло полным ходом. Россия же, пребывавшая в состоянии глубокой депрессии, открывала совершенно иную перспективу. В любом случае, прежде чем предлагать России (кому именно?) инвестиции, по размеру близкие к необходимым, правительству США, даже если бы оно удивительным образом преодолело все идеологические препоны, пришлось бы объяснить американским налогоплательщикам, как оно собирается контролировать денежные потоки, учитывая, что российские власти демонстрировали в такого рода делах свою полную некомпетентность (особенно по сравнению с впечатляющими успехами в содействии утечке капиталов). И что можно сказать о таком контроле в стране, Центральный банк которой сам играл на понижение рубля, скрывал деньги на офшорных счетах и тратил валютные резервы на повышение зарплат собственных служащих, на привилегии, льготы и колоссальные бюрократические издержки? «Помощь», которая предоставлялась России (почти всегда — в форме кредитов), предсказуемо и бесследно исчезала, оставляя за собой лишь растущую задолженность, как это происходило в 1970–1980-х в Восточной Европе (хотя восточноевропейским странам западные правительства позже простили большую часть их долгов).