Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000

Искусно приспособленная к существующим реалиям, приватизация преднамеренно проводилась в чудовищной спешке. В условиях хаоса, который был самой характерной чертой еще только оформлявшегося российского государства, Чубайс, подобно Гайдару, считал, что у него есть уникальный шанс уничтожить экономические структуры советской эпохи, но этот шанс быстро исчезнет[128]. Первый аукцион, организованный Госкомимуществом, состоялся в декабре 1992 года (продавалась кондитерская фабрика «Большевик»), всего за несколько дней до того, как правительство Гайдара было отправлено в отставку. Чубайс сохранил свою позицию в новом правительстве Черномырдина: впереди было воплощение программы массовой приватизации. В 1993 году, когда руководство одной из областей России угрожало запретить проведение приватизации на своей территории, что могло вызвать цепную реакцию в других регионах, Чубайс поспешил вылететь туда, выступал по областному телевидению, встречался с трудовыми коллективами и вынудил местные власти отступить. В том же году во время путча московский офис Госкомимущества был взят штурмом, но хранившиеся там ваучеры на сумму в 55 миллионов долларов остались нетронутыми. Нападавшие то ли не заметили их, то ли не поняли их ценности[129].

Иностранные консультанты приватизационной команды претендовали на заметную роль в разработке программы, тем самым делая ее уязвимой для обвинений в «западном заговоре». При этом в качестве уступки националистам, возмущавшимся распродажей «национального достояния», иностранные инвесторы не были допущены к аукционам. Их исключение лишило Россию по меньшей мере возможности реально оценивать продаваемую собственность, а может быть, и самого ее достояния. Так, например, «АвтоВАЗ» был продан на ваучерном аукционе за 45 миллионов долларов, тогда как в 1991 году «Фиат» предлагал за него 2 миллиарда — и получил отказ. В соответствии с данными одного расследования, проведенного по сотням предприятий, их руководители признали, что во время приватизации в период 1992–1996 годов в среднем они заплатили в сорок раз меньше предполагаемой стоимости этих предприятий. Следователи отметили, что ваучерная стоимость всей приватизированной российской собственности, включая некоторые из крупнейших в мире запасов природных ресурсов, составляла примерно 12 миллиардов долларов — меньше тогдашней стоимости американской пивоваренной компании «Anheuser-Busch». Можно сказать, что вся российская госсобственность ушла за кружку пива — для того, чтобы сделать приватизацию «неотменимой» политической реальностью[130].

В общем, не удалось достичь и другой ключевой цели реформы: предотвратить появление такой похожей на колхоз структуры собственности, когда руководство предприятия, манипулируя зависимыми работниками, блокирует доступ к нему «аутсайдеров». Предприятиям предложили на выбор три схемы приватизации, и почти три четверти крупных фирм выбрали именно ту, которая этой цели противоречила. Согласно ей, контрольный пакет (51 %) акций доставался руководству и трудовому коллективу. Этот вариант был внесен в закон под давлением Верховного совета и вынужденно принят Чубайсом для прохождения закона. Конечно, государство в лице федеральных, региональных и/или муниципальных властей оставило за собой значительные пакеты акций предприятий, и в теории эти доли могли позже быть проданы «стратегическим инвесторам», которые, в свою очередь, могли потребовать болезненной реструктуризации, несмотря на сопротивление «трудового коллектива». Результат получился хотя, возможно, и неизбежным, но двойственным: государство не было эффективным собственником (что и обуславливало потребность в приватизации), а метод акционирования (распределение долей между работниками) мог задержать рыночно ориентированную реструктуризацию, которая предполагала массовые увольнения. Тем не менее в течение всего нескольких лет около 15 тысяч крупных и средних предприятий были официально зарегистрированы как «находящиеся в частной собственности». По своей всеохватности и поспешности такую приватизацию можно считать типично российским явлением. Правда, в России за всю ее тысячелетнюю историю никогда не было так много частной собственности.