Мать нежно оглаживала макушку, а я жалась к ней, уже ничего не понимая и просто желая хоть немного передохнуть. Родной аромат — запах чистоты, сквозь который проступали нотки дайкона: матушка очень любила готовить редьку{?}[Дайкон — японская редька.] — окутывал исступлённое сознание. Хотелось замереть так навечно: прожить остаток дней в любящих объятиях. Не быть более Учихой Мидори, а стать простушкой из овощной лавки.
Но для этого следовало сбросить с шеи удавку, пока не стало слишком поздно: после завтрака я направилась в царство надменных óни{?}[Японские демоны]. Пересекая узнаваемый в каждой случайной мелочи квартал, я кожей чувствовала чужие сумрачные взгляды: кто-то презирал меня, кто-то — ненавидел, но большей частью тёмные очи полнились жалостью — состраданием к жертвенной овечке, которую, впрочем, никто не желал спасать от незавидной участи.
Огромный особняк. Символы веера-утива повсюду. Прекрасная статная дама, чьё лицо всегда неизменно преисполнено достоинства — Учиха Микото, встречавшая меня в оговоренное время.
— Здравствуйте, Микото-сама, — я склонилась, выражая глубокое почтение и уважение. Когда-то я искренне восхищалась этим человеком.
— Здравствуй, Мидори, проходи, — что скрывалось за движением тонких губ? Раньше я видела в них доброту и радушие, но было ли то на самом деле, или же всё светлое, что я приписывала супруге лидера — пустые иллюзии?
Микото-сан, Вы же знали правду, так почему молчали? Как вообще могли столь спокойно изо дня в день обсуждать приготовления ко свадьбе с «оболочкой», зная, что её ждёт? Раньше я не понимала, почему Вы позволяете замухрышке столь долго гостить в доме главы, угощаете сладостями и даёте поиграть со вторым наследником. Было ли это состраданием женщины к женщине или же попыткой загладить вину, Микото-сан?
Мы беседовали не один час: нужно было утвердить план рассадки гостей, поминутно рассчитать прибытие к храму, а также завершить другие мелкие дела — ведь до торжества оставалось каких-то четыре дня. Последние четверо суток моей свободы. Капкан вот-вот захлопнется, но на сей раз добыча ускользнёт от кровожадного охотника.
И первый шаг к спасению — Учиха Итачи — единственный человек, кто, казалось, по-настоящему сочувствовал мне. Я помню его глаза на церемонии — потерянные и совершенно печальные — никак не соотносившиеся с безупречной осанкой и напускным хладнокровием, которыми пристало обладать первому наследнику. Ты всегда был истинно благороден, Итачи-сан: даже пытался помешать планам коварного демона{?}[Намёк на ссору Итачи и Шисуи, в ходе которой Итачи очевидно пытался образумить друга.].
Я знала, что сегодня смогу застать его в поместье, ибо назавтра после ссоры с другом он почти до заката пропадал на тренировочной площадке: выпускал пар. Пришлось задержаться в особняке непозволительно долго, под разными предлогами откладывая возвращение домой, однако теперешнюю меня это совсем не волновало.
— Итачи-сан, нам надо поговорить, — перехватила я юношу в одном из коридоров, когда «собиралась уходить».
— Хорошо, — он удивился, но виду не подал: ни один мускул, ни одна ресница не допустили лишнего колыхания, способного выдать истинные эмоции, — Я попрошу матушку… — даже не спросил причину: действительно безупречно воспитан.
— Наедине{?}[Мидори мало того, что перебила человека выше по статусу, так ещё и предложила остаться один на один, что в традиционном обществе было ой как неприлично.], — а вот невежественной торговке явно недостаёт манер: позволяю себе прервать на полуслове воина! За такое ты можешь снести мою крашеную голову прямо на месте, и никто даже не посмеет возразить. Но ты не станешь, Итачи-сан, и мы оба это знаем, — Это касается Норики, — могу поклясться: на мгновение в твоих глазах скользнуло потрясение, которое быстро спряталось за маской равнодушия.
— Хорошо. Следуй за мной.
Комната для гостей была обставлена просто и со вкусом: восемь татами, ровно устилавших низ, фусума с символами клана, перемежавшиеся с более скромными сёдзи без намёка на рисунок, токонома{?}[Ниша в традиционной японской комнате, куда обычно ставили икэбану и вешали свиток.] с вертикальным свитком-стихотворением, из которого я не могла разобрать ни строчки, сдержанная цветочная композиция там же и небольшой традиционный столик посреди помещения.
— Что тебе известно? — искусственного света здесь не было, а закатные лучи уже появлялись на горизонте, так что ненавязчивое свечение лишь робко проникало сквозь тонкие бумажные дверцы.
— Многое, Итачи-сан, — что-что, а переговоры я вести умела: неоднократно приходилось выбивать самые выгодные условия у жадных крестьян. Правда, ставки сейчас были гораздо выше цены на корнеплоды.
— Ты сказала «Норика», откуда ты узнала это имя? — главное: напустить интригу, но не переборщить.
— Нашла одну интересную вещицу.
— Ты забываешься, Мидори, — уж поздно ставить на место курицу, что перелетела чрез ограду курятника{?}[Сама в шоке от такой метафоры, но она хорошо подчёркивает происхождение Мидори.].