Предполагаем жить

— Вот эта роза, ты погляди на нее, Голден Медальон. Золотые медали в Баден-Бадене за декор, а в Гааге — за аромат. Настоящее золото.

— А вот эту кутерьму, покровные розы, мы уберем, — указывала она на клумбу мелких, густо встающих от земли роз, сорящих лепестками. — Один мусор от них.

— И эту Мадонну. Я бы убрала, да Тимоше она нравится. Говорит: не трогай. Чего в ней нашел?

— Посмотри, какие бегонии!

— А вот эти розы? Погляди. Тимоша их очень любит… Флорибунда обильноцветущая. Беника-82, штамб.

Это был скорее не цветок, а малое деревце: на прочном стволе оно держало пышную крону, усыпанную пунцовыми розами, словно тихий высокий костер полыхал над зеленью газона.

— Разве не чудо?..

Застрекотала газонокосилка, запахло травяным соком. Ожили поливальные струи; тихо кружа, они сеяли влагу и свежесть.

Медленно тянулся летний погожий день с купаньем, неторопливым обедом и отдыхом.

Вечером ожидали хозяина. Он объявился поздно, в сумерках.

Сначала дважды прозвонил телефон: «Еду!» — и потом: «Подъезжаю». И наконец — далекий двойной автомобильный гудок, условленный, обязательный. Таков был обряд.

Хозяина встречали у ворот втроем: Ангелина, Илья и кот Красавчик.

— Тимоша, ты что так поздно? — целуя мужа, мягко упрекала Ангелина.

— Ждем, тебя ждем…

— Пятница… — оправдывался супруг. — Как всегда. Не успеваем. Да еще праздник на носу, день рождения шефа. Тоже всегда что-нибудь в последний момент. Бестолковые.

— Здравствуй, Илюша, здравствуй. Геля тебе показала свои цветочки? Ты их оценил? Красавчик, Красавчик, я вижу, вижу, спасибо, что встретил, — погладил он кота, трудно нагибаясь.

— Ты очень устал, — заметила и встревожилась Ангелина. — Может быть, отдохнешь, а потом — ужин?

— Нет, нет… Ничего. Я переоденусь, и ты мне покажешь цветочки.

Это был еще один милый вечерний обряд пожилой супружеской пары. В летних сумерках они ходили по садовым дорожкам и тихо ворковали.

— Она сегодня зацвела, ты же утром не посмотрел.

— Спешил, Геленька. Но вижу, вижу…

— Нет, сейчас тебе плохо видно, — огорчалась жена. — А вот утром… Ты увидишь. Не забудь, пожалуйста.

— Хорошо, Геленька. Я утром обязательно посмотрю. А если забуду, ты мне напомнишь.

— Постой… Ты чувствуешь запах, это фиалки.

Тимофей шумно нюхал.

— Не чувствуешь. У тебя, наверное, насморк.

— Я все чувствую, Геленька. Главное — тебя чувствую и вижу. Ты — самый душистый и самый красивый цветок. Роза, лилия и фиалка вместе. Дай я тебя поцелую в щечку.

Это была славная пара. Рядом с большой пышнотелой Ангелиной супруг ее стушевывался, становясь ростом меньше. И смирен был, словно теленок, этот милицейский генерал, обычно строгий и порою грозный.

— Я нашла в Интернете. Надо заказать специальный аппарат, чтобы не в бочках разводить удобрения. Я уже определила место. Там будет очень удобно.

— Конечно, моя дорогая. Закажем. И установим.

Они ворковали, старые голуби, все дальше уходя от дома и растворяясь в вечернем сумраке.

— Тимоша, ты не понимаешь… Здесь обязательно надо.

— Да, Геленька, да… Конечно…

А потом загорелись неяркие матовые фонари: на верандах, у ворот, вдоль садовых дорожек; журчанье ручья, плеск фонтана, запах воды, цветов — все сделалось явственней, доносясь даже к верхнему балкону, на котором ужинали и пили чай. Но недолго. Хозяин за день устал, порой даже задремывал, опуская тяжелые веки. И оправдывался:

— Я все слышу.

— Нет, нет… Тебе надо отдохнуть. Прими ванну и отдохни, пожалуйста…

Он и вправду выглядел усталым: пожилой человек в конце долгого нелегкого дня. Глубокие морщины, припухшие подглазья.

Казалось, еще недавно гляделся он молодцом, бывший спортсмен, чемпион страны, всегда подтянутый. Но время, но годы, но хвори — все будто помаленьку, а потом навалилось разом. Отяжелел, болела спина, не позволяя согнуться. С глазами было неладно, и сердце… Одним словом — старость подступала.

Проводив мужа, Ангелина пожаловалась: «Конечно, он устает. Эти бесконечные поездки: самолеты, машины… Хозяин — молодой, ему что. Но он так ценит Тимошу, везде — с собой. Не понимает, что возраст… — Она пожаловалась и поспешила вослед мужу. — Надо ему включить одеяло, электрическое. Согреть постель. А то забудет и после ванны застудит поясницу…»

Старость, старость… Будто вчера еще Тимофей гонял своих племянников поутру: «Зарядка… Пробежка…» Сам — впереди, подтянутый, стройный, молодых моложе. И заступалась сердобольная Ангелина: «Тимоша… Ну зачем ты их мучаешь? Они же — не чемпионы».

А теперь? Боже мой, боже…

В сумерках, в одиноком покое, так хорошо думается о жизни своей и чужой, так ясно и так далеко порой видится. Но все чаще, особенно с годами, грезишь и грезишь с печалью, понимая неизбежное и с горечью принимая его. И тут одно лишь спасенье — крепкий сон до утра.

Но для молодого Хабарова еще не пришло время сна. Он пошел не в спальню, а в библиотечную комнату, где стоял компьютер, включил его. Засветился экран. Нужная страница в Интернете открылась не сразу, может быть, потому, что была очень горькой.

Молодой Хабаров случайно узнал о ней двумя днями ранее, в родном городе, в своем доме, когда вернулся с хутора.