Предполагаем жить

Началась обычная милая воркотня за долгим неторопливым воскресным чаем и завтраком; на просторном балконе, который словно парил над землей и рекой. Рядом с близкими облаками и теплым солнцем.

Говорили о всяком. Но в душе хозяина дома от утренней, казалось бы, обычной прогулки осталась какая-то сладкая заноза, временами бередящая. И тогда он вздыхал, мечтательно поднимая взгляд от собеседников и накрытого стола куда-нибудь в сторону: к близкой реке или синеющему за рекой лесу.

— Мы так хорошо погуляли… — вспоминал он. — Тебе, Геленька, надо утром гулять в сосновой роще. И надо завести собачку, небольшую, терьера какого-нибудь.

— Какие еще собачки? — не разделила его мечтаний жена.

— Понимаешь, Геленька, — пытался он объяснить неясные свои желания. — Вот когда я не буду уже работать, совсем уйду… Вот тогда собачка нужна. Ей по утрам надо гулять в любую погоду. И я буду в любую погоду: в дождь и в снег, — решительно заявил он. — Мне это полезно.

— Какие-то у тебя фантазии непонятные, — обеспокоилась Ангелина. — Ты хорошо спал? Давай померим давление.

— Ну, это я наперед, — оправдывался супруг. — Когда-нибудь… Мы ведь когда-нибудь будем совсем старыми, и вот тогда…

— Нет, нет… Пожалуйста, не надо никаких фантазий.

Тимофей вздыхал, подчиняясь супруге, но сладкая утренняя заноза порой бередила, хотелось поговорить об этом. И в течение дня, когда Ангелины не было рядом, он говорил с племянником:

— Да, да… Ты прав, Илюша. Это прекрасно: прогулки, покой. Это замечательно. Но с другой стороны. Если не работать, то ничего не будет. Деньги, Илюша, деньги… На мою, даже генеральскую, пенсию разве проживешь? А ведь кроме этой пенсии — ничего. На коммунизм работал. Воровать тогда было нельзя. И не модно, — усмехнулся он. — Как сейчас. С пустыми руками ушел со службы. А теперь… Ты сам видишь. Другая жизнь. Этот дом… Он — прекрасный. Но за него надо платить и платить. А Гелины газоны, цветочки? Каждая розочка… — покачал он головой. — Столько стоит… А садовник? Помощницы… Геленька уже привыкла. А наш Красавчик? За ним следит доктор. Да-да… Каждую неделю приезжает. Обязательно. А Гелино здоровье? Врачи… Очень дорогая клиника. Психотерапевт там замечательный. Это ей нравится. А Карловы Вары, Словения… Геленька очень полюбила Италию. К хорошему быстро привыкаешь. А еще бестолковый мой зять. Бизнес его. Без меня он давно бы по миру пошел. С торговлей разорился. Теперь вот брокерская контора. Туда денег — как в прорву. Не успеваю расплачиваться. А толку не будет, я вижу. Нет, нет… Он — хороший человек. Но вбил себе в голову, что он — бизнесмен. И не вразумишь. А это ведь дочь моя, внуки… Не могу же я их оставить.

— Но это ведь каторга, — сострадая дядюшке, говорил Илья. — Так нельзя. И можно ведь по-другому.

— Нет, нет! — горячо возразил ему Тимофей. — Это вовсе не каторга! Конечно, я работаю много, и мне порой трудно. Годы свое берут. Сбросить бы лет десять хотя бы. Но… — сделал он значительную паузу. — Это не каторга, Илюша, поверь. Напротив, это счастье. Я рад, что могу работать и зарабатывать неплохие деньги. Самому мне много не надо. Но вот этот дом — это хорошо, это удобно. А главное — Геля. Мне приятно, что я могу ее содержать достойно. Она это заслужила. По всей стране кочевали, как цыгане. Всю жизнь с чемоданом в зубах. Только устроимся — перевод. Поехали. А теперь есть возможность, пусть поживет в удовольствие. Я радуюсь, что могу выполнять ее желания, капризы. Дом, цветы, обслуга, хороший отдых, не говоря о еде и одежде. Ей это нравится, и мне это нравится. И дочери я буду помогать, внукам, хотя они далеко и уже отвыкли. Но я буду им помогать. Это мне тоже приятно. Все это перевешивает работу, ее трудности. И я очень доволен, что я это могу, что я еще в силах. Ты понимаешь меня? — спросил он.

— Может быть… Хотя не совсем… — нерешительно ответил Илья.

Убеждали его не столько слова дяди Тимоши, сколько энергия слов и вид дядюшки, тон голоса — во всем была искренность, которой нельзя не поверить.

— Но когда-нибудь… — с тихой улыбкой вспомнил Тимофей утреннюю прогулку. — Когда все утрясется, вот тогда… Тогда по утрам я каждый день буду гулять в этой роще. С собачкой… надо подумать о собачке. Чтобы небольшая, но милая. Терьер. А может быть, той-пудель. Будем гулять. И в дождь, и в снег… — сказал он мечтательно.

— О чем вы все толкуете? — ухватывая не весь разговор, но лишь хвост его, спрашивала Ангелина. — Какие опять собачки?..

— Это мы о будущей жизни, Геленька, — успокаивал ее супруг. — Просто мечтаем.

— Мечтать хорошо, но желательно без собак. Потому что наш Красавчик не любит собак и даже слышать о них не хочет. Мы не должны его огорчать. Вот ты только говоришь про собак, а он услышал и обиделся, куда-то ушел. Красавчик, Красавчик! Ты где? Нет никаких собак и не будет! Обещаю тебе… Красавчик, Красавчик! — нежно выпевала Ангелина. — Красавчик! Куда ты спрятался?

Искренне посмеявшись над тетушкиной печалью, Илья перевел взгляд на Тимофея, и вдруг его будто обожгло: он словно увидел иное и услышал иное.