Предпоследнее дознание

- Ещё вспомнил. За два дня до нового года, а было это в 91-м, - возвращался я поздно домой. Иду от парковки, гляжу - человек передо мною идёт. Весь шатается, ну, ясное дело, уже напраздновался. Я уж беспокоиться начал - как бы ко мне не полез. А он вдруг споткнулся - и прямо в снег. Копошится там, а встать не может. Я подошёл, гляжу: человек-то приличный, одет хорошо, но пьяный вдрызг. Без шапки, видно, успел потерять. А в руках зажал две поломанные гвоздички. И мне что-то мычит. Ну что? Не смотреть же, как человек погибает. В общем, поднял я его кое-как, довёл я до лавки перед подъездом, усадил. Говорю: очухайся здесь, дальше сам пойдёшь. Да попихал его, чтоб не заснул. Такая, значит, история.

- А вот это уже уровень. - следователь оторвал на миг взгляд от блокнота и взглянул с таким уважением, что у профессора аж защемило в груди.

Карев нагнулся и поднял с пола четыре больших осколка. Один за другим вставил их в раму, по краям. Один за другим вспыхнули новые кусочки дневного вида. Следователь даже не заботился, подходят ли они друг к другу, любые зазоры попросту зарастали на глазах. Почти вполовину окно было восстановлено.

- Знаете, я бы тоже кое-что хотел спросить. - Харчевский встал и обошёл диван.

- Спрашивайте. - повернулся Карев.

- Почему... - профессор достал с полки наугад книжку и продемонстрировал белые страницы, - Вот! Почти все пустые. Только отдельные фразы в разных местах. А на некоторых даже названия нет...

- А вы помните какую-нибудь книгу наизусть?

- Целиком? Нет, конечно. Вы намекаете, что здесь только то, что я помню из этих книг?

- Именно так. Комната, которую вы видите - это сложный продукт взаимодействия вашего сознания и, в том числе, памяти, с внешней программой. Ваш мозг испытывает воздействие особых волн и химических соединений, реагируя на которые, он порождает эмуляцию.

- Жаль. А то я хотел почитать что-нибудь на досуге. Чтоб отвлечься. Ладно. Есть ещё вопрос.

- Да?

- Нельзя ли мух убрать? А то прямо спасу нет. Кстати, не помню, чтобы в моей настоящей квартире когда-нибудь творилось подобное безобразие.

- Да, мухи сгенерированы специально, и поэтому, к сожалению, убрать их нельзя. Они усиливают чувство реальности. Это очень важно.

- Дурдом! - фыркнул профессор, - Другого ничего не могли придумать?

- А зачем? Мухи хорошо справляются. Это ёмкий образ, одновременно визуальный, звуковой и даже тактильный - когда они садятся на вас и касаются кожи своими маленькими лапками...

- Прекратите, а то меня сейчас стошнит!

- Я просто отвечаю на ваши вопросы. - пожал плечами следователь и отмахнулся от подлетевшей мухи.

- И ещё... - Харчевский присел на подлокотник дивана и наморщил лоб, - Как я умер?

- Вы не умерли.

- Ну, впал в кому. Не цепляйтесь к словам. Как это случилось? Когда?

- Почти три недели назад. Вы сели в университетский "прыгун", который прибыл за вами, а из него уже не вышли. При инсульте кома развивается стремительно. К сожалению, вас обнаружили слишком поздно. Из реанимации переслали к нам.

- Почему я этого не помню?

- Видимо, наши учёные сделали так, чтобы дать мне возможность манёвра. Я ведь мог и не сообщать вам правды, а постараться вытащить нужные сведения продолжая иллюзию полноценной жизни.

- Как они это делают? - Харчевский как-то весь подобрался, буравя собеседника взглядом.

- Если вы ждёте от меня подробностей, то вынужден вас огорчить. - следователь развёл руками, - В мои обязанности входит стандартное делопроизводство с поправкой на экспериментальные условия. А обеспечение этих условий - забота учёных.

- Хотелось бы всё же понять. Какое-то время мне казалось, что это сон. Иногда бывают такие сны, в которых успеваешь несколько лет прожить. Но здесь я тоже засыпаю. А видеть сны во сне... Это уж слишком.

- И что же вам снится?

Профессор усмехнулся.

- Сегодня мне приснилось, что я вас убил.

- Вот как? Почему?

- Просто хотелось выйти в коридор. Знаете ли, сидеть взаперти в четырёх стенах не очень-то весело. А кроме того... меня занимает идея проверить этот мирок на прочность. Раз он существует в моей голове, то должен подчиняться моей воле.

- Не советовал бы вам.

- Отчего же?

- Этот мир не так прочен, как кажется. Существует масса факторов, каждый из которых способен привести к полному разрушению эмуляции.

- Что же в том плохого?

- Предпочитаете вон там оказаться? - следователь, ткнул пальцем в зияющую дыру разбитого окна.

- А может, я наоборот, проснусь? Вернусь в настоящий мир...

- Это невозможно.

- Почему? Ведь ваши учёные сумели реанимировать моё сознание и даже вселить в него вас. Почему они не могут полностью вернуть меня к жизни?

- Затрудняюсь ответить. Честно. Вы же видите, Эдуард Васильевич, я с вами придерживаюсь принципа предельной открытости. Обещаю спросить об этом у наших учёных.

- Спросите. Хотя... - Харчевский усмехнулся, - придерживаются ли они с вами принципа предельной открытости?

Часы Карева пикнули.

- Как вовремя, не правда ли? - съязвил профессор, - Чтож, до завтра, господин следователь. Я уже привык к тому, что мне от вас никуда не деться. Вы, наверное, тоже?

*  *  *