Петрович чихнул и, повернувшись, пошёл к двери, утирая платком нос. Карев ещё раз глянул на лицо под стеклом и зашагал вслед начальнику. Вышли в коридор. Петрович коснулся пальцем квадратика, крутанулась ручка, дверь пошла обратно, закрывая комнату с неподвижным человеком в стеклянном ящике.
- Всё, что ты услышал и увидел в этих стенах, Павлик, не подлежит разглашению.
- Да, Викентий Петрович! Я понял.
- Вот и чудненько.
Они пошли по коридору. Гулко отдавались шаги неприятным эхом, будто кто-то идёт тебе вслед. В пустых коридорах всегда неуютно. Глядя на плотно закрытые двери с сенсорными замками, Павел не удержался:
- А что в других комнатах?
Петрович хмыкнул, не оборачиваясь:
- До этих вопросов ты ещё не дорос.
Больше не было ни лекций, ни нравоучений. И наверх они поднялись молча. Только уже выходя из лифта, Петрович негромко заметил:
- На самом деле, ты помогаешь ему подготовиться. Больше, чем ты думаешь.
* * *
* * *
Профессор стоял у стеллажа, на фоне разноцветных корешков книг, и читал книгу в чёрной обложке с золотым крестом.
- Доброе утро, Эдуард Васильевич! Всё-таки нашли что почитать?
- Здравствуйте, Павел! Тут отрывки, как вы и предупреждали. "Не судите, да не судимы будете". - он перелистнул страницу, - И даже это, то что вы мне говорили: "алкал Я, и вы дали Мне есть; был странником, и вы приняли Меня". А я и забыл, что это из Библии. Надо же, как моя память всё ловко рассортировала. Жаль только, контекста не сохранилось. Хотелось бы всё это в контексте перечитать. - Харчевский закрыл книгу и аккуратно вернул её на полку, - Кстати, Павел, можно личный вопрос?
- Ну... задавайте. - Карев сел на стул, и против воли принюхался: в воздухе витал неприятный прелый запах.
- Знаете, когда мне прежде доводилось слышать о вашей конторе, я был уверен, что вы просто сидите и пишите в своих отчётах то, что в голову взбредёт. А теперь вижу, что всё куда основательней. Мне интересно... зачем это вам?
Вонь исходила от гниющих роз в опустевшей банке.
- Работа такая.
- Работ много. Почему вы избрали именно такую?
- Чтобы увидеть другую изнанку жизни.
- Что вы имеете в виду?
- Лакированная шкатулка с червями.
- Простите?
Следователь нахмурился и закинул ногу на ногу.
- Мои родители были нигилистами. Так они себя называли. Культура, в которой меня воспитали, да и не только меня, с детства вколачивала веру в то, что жизнь состоит из лакированной поверхности лицемерной показухи, под которой скрываются лишь грязь да черви порока - и больше ничего.
- Так...
- А я чувствовал за этим ложь. Не может жизнь человека ограничиваться только коробкой и червями. Должно быть что-то иное. Совсем иное. И вот Тонн, основатель "Дознания", словно вывернул и показал иную, светлую изнанку жизни и сказал: "вот, ребята, вот оно, то самое, что вы чувствовали, но боялись признать, о чём вам столетьями лгали болтуны, придите и потрогайте. Оно реально!" И мне, в общем, захотелось придти и потрогать.
- Не разочаровались?
- Напротив! Это затягивает. Конечно, рутина утомляет, когда нужно перекапывать "блестяшки"...
- Что?
- Так мы называем корыстные добрые дела. Как правило они всплывают первыми, среди них и приходится искать настоящее золото. Скурпулёзно перебирать, проверять, испытывать. Корысть - главный принцип, лакмусовая бумажка, по которой можно отличить элемент лакированной коробки от той самой светлой изнанки.
- А вам не кажется, что для многих людей ваши отчёты по дознаниям - тоже лишь элемент коробки?